Женские колонии россии список
Мы осмотрим отряды, в которых живут осужденные женщины и привезем необходимую помощь, а именно смесители для их умывальных комнат, где они смогут принимать необходимые процедуры. Я работала в кабинете с еще тремя людьми, в том числе начальником воспитательного отдела — с ней я больше всего и взаимодействовала. Почти все мои коллеги — начальники отрядов и отделов — были пожилыми людьми.
Какие-то люди становятся неудобны, неинтересны, они не в твоем круге общения, ты выкидываешь их из жизни. И создается свой мирочек, где тебе хорошо, где никто не осуждает, а потом щелчок, тебя арестовывают, и тут ты начинаешь сознавать, понимать….
У Ани двое детей: дочери 14 лет, сыну 3 года. Когда-то она работала поваром в магнитогорских кафе и ресторанах, профессия ей нравилась, и дела шли в гору кто-то из сопровождающих замечает, что, кажется, ИК-5 приобрела хорошего кулинара.
Но Аня ушла в декрет, выпала из обоймы, потом был второй декрет, а потом — колония. У нее была мечта вернуться в профессию повара, думала даже купить фуд-трак на деньги, заработанные на наркотиках, но потратила совсем на другое.
Ее голос хрипит через боль. Я писала им письма, они не отвечали. Но потом сердце их не выдержало, приехали, поругались, помирились. У меня папа горячих кровей, думала, убьет.
Но теперь всё хорошо. С дочерью каждый день разговариваю по телефону, может, и неправильно, что она всё знает, но как я ей объясню, что мамы 8 лет не будет дома? Она говорит: «Мамочка, я буду ждать тебя всегда». С сыночком в ладушки через стекло играем. Тяжелее всего было в первые недели в СИЗО, потому что приходилось сидеть за «броней» железной дверью , ездить на следственные действия и суд за сотни километров, почти все дни проводить взаперти.
Оказавшись в ИК-5, Аня чувствует даже некоторое облегчение, хотя впереди еще 7 лет. Статья УК, кстати, настолько тяжелая, что даже время в СИЗО засчитывается день за день, поэтому год и два месяца сократили ее срок, но не радикально. И всё равно она рада наступившей определенности.
Мы гуляем, в столовую сами ходим, коллектив, опять же.
А еще зарядка по утрам: ну где еще будешь делать зарядку? Аня уходит, а на прощание говорит, что скоро выйдет в отряд и там ей сделают точный расчет срока: когда возможно УДО, когда — перевод на исправительные или принудительные работы. Эти даты, вычисленные с точностью до дня, станут важными ориентирами.
Ради этих дат Аня постарается соблюдать все правила, чтобы не упустить ни дня. У Ани как будто конструктивный настрой, а еще хорошая способность к рефлексиям. Может быть, это ей и поможет. В коридоре карантинного корпуса висит плакат, рассказывающий, почему люди испытывают сильный дискомфорт, если им говорят комплименты.
Одна из причин — недостаточная самооценка, ложное стеснение, отсутствие веры в себя. В ИК-5 работают психологи: некоторые осужденные признаются, что заглядывают к ним, иногда просто чтобы остаться без посторонних, поговорить с кем-то с глазу на глаз.
Библиотекой заведует симпатичная девушка, но фотографироваться не хочет. Она тоже отбывает срок по й статье и тоже надолго. Зато повезло с работой: все-таки культурное учреждение. На первом же стеллаже я замечаю штук 30 новых учебников по физике за й класс. Для чего они здесь? Оказывается, многие попадают в колонию с незаконченным средним образованием и в этом случае обязаны пройти программу до го класса.
Касается это не только молодых, но и всех осужденных в возрасте до 30 лет. В остальном меню состоит из русской и советской классики, детективов всех сортов, исторических книг.
Наверняка где-то лежит «Преступление и наказание». Здесь есть самодеятельность, конкурсы, в общем, КММ — культурно-массовые мероприятия. У осужденных есть выходные, и в свободное время они обычно заняты чем-то созидательным, что важно не только для подстегивания времени, но и с точки зрения будущего УДО — все достижения идут в зачет.
Большая часть осужденных работает на швейной фабрике, где изготавливают разнообразную спецодежду: от кальсон до курток. Модели постоянно меняются, и многим это нравится. До колонии шить Юля не умела и, когда впервые увидела машинку, думала, что не освоит это ремесло. Но сейчас она швея-наставник, учит вновь прибывших, а после выхода из колонии планирует остаться в той же стезе — пойти на швейную фабрику. Окончание срока у нее скоро, в сентябре года.
Ложиться нужно рано, вставать рано… А в последний год я очень рано начала обратный отсчет и уже не могу остановиться. Последние шесть месяцев тянулись как шесть лет. Я уже в днях посчитала: на сегодня мне осталось дня. Я в банях посчитала, в яйцах нам яйца дают , в зарплатах.
Мне нравится считать в продукциях: вот мне осталось шесть партий отшить, шесть зарплат получить. Это звучит лучше, чем шесть месяцев. Работая закладчицей, Юля подспудно осознавала риски, но была убеждена, что поймают кого угодно, только не ее. Остановиться, по ее словам, невозможно, потому что деньги даются без усилий. На что они тратились? Юля смотрит на меня поверх швейной машинки озадаченно:. На себя, на какие-то телефоны, одежду, а толком ни на что. Можно было, наверное, машину купить, квартиру.
Но легкие деньги как приходят, так и уходят. А сейчас еще срока такие большие дают. Я жалею. Ну ради трех месяцев легких денег отдавать шесть лет жизни… Дочка без меня выросла: ей было девять, сейчас ей шестнадцать, все важные моменты произошли без меня. После выхода из колонии Юля хочет насидеться дома с мамой и дочкой, а потом искать работу. Она переживает перед встречей со взрослой уже дочерью. На свидания ее не привозят, мама не хотела, чтобы она эту обстановку видела.
Она, наверное, ростом уже с меня… Я, конечно, вижу ее, по видео общаемся, по телефону каждый день. Я всё про нее знаю, про оценки, про то, какие она ресницы сделала. Для меня это непривычно, конечно.
Для меня она всё равно будто маленькая. Выйду, не знаю, как будет. Переживания есть. В колонии действует четкий распорядок и столь же строгая дисциплина. Это чувствуется, например, по тому, как почтительно останавливаются осужденные, когда мы проходим мимо. А еще здесь человек никогда не бывает один, и для многих это само по себе испытание. Настя в колонии с года, и срок у нее по местным меркам не очень большой: по плану она выйдет в м, но может и раньше. Постоянно хочется домой.
Я привыкла к такой обстановке, но с пеной у рта рвусь домой. Я первая, кто в семье села. Он сначала отреагировал ужасно, кричал, что я позорище. Но потом уже говорил, что это большой урок и всякое в жизни бывает, главное — не опускать руки, набраться терпения, не сдаваться. С мамой Настя не общается, говорит, такие отношения сложились с детства.
Она рано повзрослела и уже с 13 лет чувствовала себя ответственной за свою жизнь. Как связалась с наркотиками? Есть осознание, что тебя поймают, но ты идешь, как под гипнозом, делаешь.
Обстоятельства прижимают тебя к этому делу. Не знаю, как объяснить. Да, деньги влияют… А скорее всего, просто от нечего делать. Не было занятия, не было работы, а это легкий путь, легкий заработок. Настя окончила 9 классов и училась в колледже, когда ее задержали. Программу за старшие классы она проходит уже в колонии, а после выхода планирует круто изменить свою жизнь.
Если уж мечтать отчаянно, она видит себя руководителем или бизнесвумен, но еще ей нравится танцевать, и хореографии она посвящает почти всё свободное время: не остается даже на чтение. Видно, чего от человека ждать, по его первой работе. Он или показывает себя, бегает, пытается чего-то добиться, или просто сидит, тянет время.
И видно, кому лучше не доверять, чтобы лишний раз не обжигаться. Время в заключении течет быстро: Настя научилась не думать о нем. Но поначалу было очень тяжело:. Казалось, один день идет, идет, идет. Теперь я не жду завтрашнего дня.
У меня есть работа, у меня всё по порядку: зарядка, завтрак, развод, работа, репетиция, вечерняя поверка, отбой. Например, спросили, на кого я учусь и на каком курсе, не будет ли учеба мешать работе и какие у меня планы на будущее. Все происходило буднично — ничего необычного у меня не спрашивали и мне не рассказывали.
Возможно потому, что на собеседовании я была не одна, а с той самой родственницей. Часть вопросов просто задавали ей. Например, у нее спрашивали, уверена ли она, что я справлюсь и смогу влиться в коллектив.
После собеседования мне сразу сказали, что готовы взять меня на работу. На следующий день я заказала справку об отсутствии судимости. Она готовилась месяц. В это время я постаралась отдохнуть — сразу понимала, что работа меня радовать не будет. В течение месяца, пока готовилась справка о несудимости, мне нужно было пройти медкомиссию. Сделать это я могла только в больнице ФСИН — это специальная поликлиника для сотрудников.
За этой же больницей я была закреплена все то время, пока работала в колонии: если бы заболела, за больничным листом пошла бы туда — обычный на работе не принимали. По направлению, которое мне дали в отделе кадров, я прошла осмотры у нарколога, психиатра, окулиста, лора, гинеколога и терапевта.
Все это было бесплатно. На осмотры я потратила три дня. По результатам получила заключение и 20 июля года вышла на работу. В первый рабочий день я подписала трудовой договор и приказ, ознакомилась с правилами внутреннего распорядка, прослушала инструктаж, отдала трудовую книжку в отдел кадров, получила пропуск и стала осваивать новые обязанности.
Я устроилась работать в женскую колонию общего режима. Большая часть осужденных отбывали наказание там за распространение и продажу наркотиков. Некоторые девушки были осуждены за кражу или мошенничество, некоторые — за убийство. Всего осужденных в колонии тогда было около тысячи человек. Мне запомнилась женщина, которую осудили за экономическое преступление, но я уже не помню, за какое именно.
Она была деканом института и утверждала, что ее подставили, поэтому обращалась во все инстанции, даже в Европейский суд по правам человека, за отменой приговора. Я знаю, что руководство колонии ее поддерживало в этом решении, но не знаю, удалось ли ей добиться своего.
А еще однажды среди заключенных я встретила свою знакомую из школы. Она сильно растерялась, а я — еще сильнее. Все осужденные в колонии делились по отрядам. Отряд — это группа заключенных, объединенных по какому-то признаку.
Всего у нас было 12 отрядов, например:. Еще был специальный отряд «мамочек». Это осужденные, попавшие в колонию беременными или забеременевшие уже в колонии — на долгосрочных свиданиях. У мамочек были улучшенные условия и по питанию, и по режиму.
Например, за нарушение правил колонии их нельзя было отправить в карцер, они могли не работать, получать дополнительные посылки и передачки и гулять без ограничений по времени. А в план питания им добавляли кисломолочные продукты, свежие фрукты, кондитерские изделия и соки. Некоторым мамам даже разрешали жить вместе с детьми в специальных камерах на одноярусных кроватях. В таких камерах живут всего по 6—8 человек , а в обычной — около Поэтому многие девушки, чтобы попасть в отряд мамочек, специально приглашали на свидания мужей или знакомых мужчин — порой даже тех, кого просто находили по переписке.
Дети, которые рождались у заключенных, до трех лет обычно оставались в доме ребенка на территории колонии. Для них там был свой детский сад с воспитателями и врачами. Некоторые заключенные с удовольствием занимались воспитанием своих детей, но большинство предпочитало, чтобы их воспитывали сотрудники дома ребенка. С трех лет детей оформляли в детский дом за пределами колонии.
Иногда их забирали родственники. Гомосексуальные пары среди осужденных тоже появлялись. Часто у девушек не было таких склонностей на воле, а в колонии они вступали в отношения с другими девушками. Иногда это происходило из-за давления девушки, которая хотела отношений, а иногда — из-за одиночества и страха. Как только сотрудники колонии узнавали о таких отношениях, пары «разбивали» — отправляли в разные отряды.
У каждого отряда, даже у буйных и нарушающих порядок, был свой начальник — сотрудник колонии, отвечающий за осужденных, своего рода вожатый. Он следил за распорядком, водил заключенных на работу, на обед, в баню, готовил по ним все документы, разрешал конфликты и вообще решал все вопросы, с которыми к нему обращались.
Если что-то случалось в отряде, например кто-то подрался или попытался покончить с собой, отвечал начальник отряда. Если осужденная жаловалась на начальника отряда в прокуратуру, начиналось внутреннее расследование. Обычно никого не увольняли, потому что в системе работали все свои и покрывали друг друга, но начальнику отряда могли вынести взыскание — аналог выговора. Например, однажды начальник отряда назвал осужденную из другого отряда матерным словом.
Из-за этого было серьезное разбирательство с прокурором, но в итоге девушку уговорили забрать жалобу. Если бы прокурор передал дело выше, то начальника отряда и все вышестоящее руководство ждали бы серьезные проблемы. Это была аттестованная должность со всеми ее привилегиями. При этом начальники отрядов дежурили в выходные и праздники и периодически вместе с другими аттестованными сотрудниками участвовали в дежурной ночной тревоге.
А еще они были обязаны в случае экстренной ситуации прибыть на место и выполнять поручения. В общем, это ответственная, выматывающая и неблагодарная работа. Заключенные носили одинаковую одежду — синие халаты и платки на волосах, а волосы обязательно собирали.
Аттестованные сотрудники колонии ходили в форме. Неаттестованные могли одеваться в любую одежду, но желательно, чтобы плечи, руки и живот были закрыты. Также им не рекомендовались короткие шорты или юбки и яркий макияж. Территория колонии была огромной — своеобразный мини-городок. Кроме дома ребенка там были:. Также в отдалении от здания, в котором работала я, была отдельная территория для людей с туберкулезом. Несколько раз в день сотрудники спецотдела обходили всю территорию колонии с собаками.
Они проверяли сохранность стен и проволоки по периметру, смотрели, нет ли подкопов или других признаков планируемого побега, искали незаконные передачки.
Осужденным часто перекидывали что-то через забор — от конфет до самодельных бомб или наркотиков. Обычно осужденные работают. Особенно те, кто по решению суда должны выплатить деньги потерпевшим или государству.
В нашей колонии почти все девушки работали швеями на швейной фабрике. Но в году был кризис и заказов не было. Поэтому на работу выводили только часть заключенных. Некоторые заключенные устраивались работать подсобными рабочими — занимались благоустройством территории колонии, следили за клумбами, подметали дорожки. Другие работали в столовой для осужденных.
Также в колонии была специальная должность — дневальная. Девушка-дневальная выполняла поручения начальника отряда или руководства, следила за дисциплиной в отряде.
На эту должность назначали тех, кто хорошо зарекомендовал себя перед администрацией колонии. Эта работа учитывалась при решении вопроса об условно-досрочном освобождении. Деньги зачислялись на специальные банковские счета — у каждого осужденного был свой. Всем, кто работал, засчитывался стаж, шли отчисления в пенсионный фонд, налоговую и ФСС.
В основном зарплата заключенных уходила на погашение долга или возмещение ущерба согласно судебному решению. То, что оставалось, осужденные могли тратить на продукты или предметы первой необходимости — на территории колонии был тюремный магазин, где раз в месяц можно было закупиться. Наличные деньги и карты в колонии были запрещены, поэтому осужденные просто забирали нужные товары, а магазин списывал деньги с их счетов.
Оставшиеся деньги хранились на счетах осужденных, и их выдавали после освобождения. Осужденные могли удаленно учиться в институтах или техникумах. Доступа к интернету у них не было, поэтому учебные заведения предоставляли им видео- или аудиофайлы, книги и лекции в письменном виде.
В досуговом помещении были компьютеры, поэтому в установленные часы заключенные могли это все просматривать и прослушивать. А некоторым осужденным из колонии-поселения, по особым договоренностям, даже разрешали ездить в вузы и учиться там.
Печатные учебные материалы, задания и контрольные вузы отправляли в колонию на имя осужденного студента. Тот выполнял их и отправлял обратно в вуз на проверку. На защиту диплома и итоговые экзамены в колонию приезжала специальная комиссия. Получать образование можно было только в тех вузах и техникумах, у которых было соглашение с ФСИН. В году их было не больше Учиться можно было бесплатно, если получаешь первое высшее или среднее специальное образование, или платно. Для платного обучения требовалось гарантийное письмо третьего лица о том, что он согласен все оплатить.
Для осужденных часто проводили всякие мероприятия — конкурсы красоты, соревнования, спортивные эстафеты, праздники, театральные постановки. Например, к Пасхе в нашей колонии был двухчасовой концерт православного хора. Как назло, во время концерта меня посадили в первый ряд, и я до сих пор надеюсь, что не попала в репортаж, потому что стесняюсь этого факта моей биографии. Раз в неделю к заключенным приходил батюшка.
У него было много полномочий. Например, он мог приходить в любое время, приносить с собой книги или вещи, но его почти не досматривали, мог создавать кружки и сам определять время, когда он будет встречаться с осужденными. Также он мог предлагать и проводить мероприятия, предлагать должности для осужденных при церкви и выбирать на эти должности кандидаток. Один раз осужденная обвинила батюшку в сексуальных домогательствах.
Это дело в течение месяца изучали прокурор и епархия, а наш отдел готовил ему характеристику и просил не брать в расчет слова заключенной. За него вступилось руководство колонии, и доказательств его вины не было.
В итоге посчитали, что осужденная батюшку оклеветала. Например, наша колония один раз участвовала во всероссийском конкурсе на лучшее видео. В ролике, который сняли у нас, осужденная рассказывала историю своей жизни — как она росла, как оказалась в колонии, как вышла замуж, будучи за решеткой, как заразилась ВИЧ и какие планы у нее на будущее. Администрация колонии выделила деньги на разработку сценария и съемку, а также оформила пропуска для операторов и разрешения на внесение техники на территорию зоны.
Меня почти месяц уговаривали сняться в этом видео в роли осужденной до ее заключения, но я отказалась. Поэтому на эту роль нашли другую девушку.
В итоге никакого приза этот ролик не получил. Свидания разрешали не всем, а только тем, кто удовлетворительно себя вел и не нарушал порядок в колонии. Если у девушки было запланировано свидание, но она что-то нарушила, в качестве наказания ее лишали встречи. Всех посетителей, которые приезжали на свидания, обыскивали. Посылки тоже тщательно осматривали. Можно было передавать осужденным спортивную одежду, белье, тапочки, гигиенические принадлежности, шариковые ручки, блокноты, открытки, простые карандаши, конфеты, консервы, чай и кофе, сыры, молочные продукты, сигареты и другое.
Какие-то вещи можно было передавать с ограничениями. Например, отварное мясо — до г, сахар — до г, туалетная бумага — не больше 5 рулонов. А некоторые совсем нельзя было передавать. Например, домашнюю еду, фарфоровую или стеклянную посуду, алкоголь. Телефоны тоже были запрещены, но на самом деле у заключенных они были.
Девушки проносили их в колонию после длительных свиданий буквально внутри себя. И те, у кого была особая договоренность с администрацией, оставляли их. Таких осужденных было немного, и это были те, кто «решал» вопрос деньгами. У других телефоны забирали, и девушек наказывали. Лечились осужденные в основном в местной больнице на территории колонии. Иногда в серьезных случаях, например когда требовалось хирургическое вмешательство, их отправляли в обычную поликлинику. Там за ними круглосуточно следил конвой.
Все заключенные с серьезными проблемами принудительно лечились в специализированных учреждениях — отбывать наказание могут только вменяемые и дееспособные люди. Если у девушки подозревали психическое отклонение, ее ставили на особый учет у психолога колонии. Изначально психологи тестируют всех прибывающих в колонию заключенных и выносят свои заключения об их психоэмоциональном состоянии. Дальше контрольные психологические проверки проходят регулярно. Начальники отрядов тоже следят за настроениями осужденных и могут отправлять их на беседу к психологам, если считают нужным.
По этим проверкам психологи выделяют неустойчивых осужденных — тех, кто сразу вызвал подозрения или позже не смог приспособиться к жизни в колонии. Например, на учет попадали:. Под особым контролем у нас была осужденная, которая убила своего маленького ребенка.
Она была нелюдимой, закрытой, почти не разговаривала и отказывалась признать, что совершила преступление. Когда ее спрашивали, понимает ли она, что она убила своего ребенка, она не осознавала своей вины. Еще одна пенсионерка примерно каждые три месяца пыталась повеситься — сотрудники каждый раз буквально вынимали ее из петли.
Прокурор проводил проверку и выяснял обстоятельства, которые могли довести ее до самоубийства, но на самом деле она делала это из-за своего неустойчивого психологического состояния. Если кто-то умирал, а такое случалось несколько раз в год, начальник больницы фиксировал смерть, а начальник отряда оформлял все документы. Заключенные могли подавать жалобы на действия администрации. Тогда в колонию с проверкой приходил прокурор — выяснял обстоятельства, брал объяснительные. Дело даже могло дойти до суда, но на моей практике таких случаев не было — с осужденными всегда старались договориться.
Например, с ними разговаривал начальник — выяснял причины жалоб и отговаривал жаловаться. Иногда предлагал варианты содействия администрации, например работу на определенной должности. Это означало, что у девушки увеличивается вероятность выйти по УДО. Также прокурор просто приходил раз в неделю и контролировал, как в колонии обращаются с осужденными. Редких девушек встречали родственники. Но если такое и случалось, то чаще всего это были их мамы. Хотя название моей должности и звучало внушительно — старший инспектор в отделе воспитательной работы — обязанности у меня были примитивные.
Я занималась делопроизводством и документооборотом. Почти все мои коллеги — начальники отрядов и отделов — были пожилыми людьми. Они не умели обращаться с компьютером и совсем не знали, как работать с документами в «Ворде». Поэтому требовался человек, который готовил бы справки, приказы, характеристики осужденных и другие документы. В основном все это нужно было для комиссии по условно-досрочному освобождению или амнистии.
В целом работы у меня было мало, поэтому большую часть времени я бесцельно проводила у монитора в ожидании конца рабочего дня.
Иногда с рабочего компьютера я читала книги, которые дома скачивала на флешку, — доступа к интернету на работе у меня не было. Иногда учила что-то к парам в вузе или играла в косынку. Свой объем работы я выполняла быстро и качественно, а в остальное время умирала со скуки. Официально я работала с до — с понедельника по четверг, а в пятницу — до Но примерно на третий месяц моей работы мой непосредственный руководитель решила, что мне нужно быть на рабочем месте с включенным компьютером уже в Она говорила: «Вдруг зайдет начальник колонии, а мы уже работаем».
Вставать мне было тяжело, поэтому я не всегда успевала приходить к этому времени. Учеба в институте начиналась с , так что на занятия я успевала. Домой обычно возвращалась после — У большинства сотрудников рабочий день начинался в , поэтому с до у контрольно-пропускного пункта на входе в колонию появлялась очередь, которая довольно медленно двигалась. На КПП каждого тщательно осматривали и проверяли сумки, пакеты и личные вещи.
Телефоны на территории колонии были запрещены — утром их оставляли у проверяющего на КПП, а вечером после работы забирали. Конечно, начальники отделов и другие руководители проносили с собой телефоны, но мне было нельзя. Из-за этого я чувствовала себя запертой в клетке: все действия по графику, раньше времени выйти с территории нельзя, интернета и другой связи нет. Попасть на территорию колонии и выйти из нее без пропуска было невозможно.
Сначала по своему пропуску я не имела права выходить до конца рабочего дня — чтобы выйти раньше, мне нужно было отдельное разрешение. Но через несколько месяцев я уговорила начальство сделать мне разрешение на выход из колонии в обеденный перерыв.
Я не могла есть в местной столовой и планировала обедать дома — я жила рядом. Так я получила возможность выходить из колонии на полчаса — с до Если я хоть немного задерживалась, то получала замечание. При этом, конечно, полноценно обедать я не успевала: кафе или столовых рядом не было, а дойти до дома не хватало времени. Поэтому эти 30 минут долгожданной свободы я тратила на перекус шоколадкой, прогулки и разговоры по телефону.
Примерно раз в два месяца в рабочее время я ездила в прокуратуру или другие места. Тогда начальник предупреждал на КПП, что меня нужно выпустить. Я была рада таким случаям, потому что меня очень тяготила атмосфера женской колонии. При этом сами поездки в прокуратуру были тревожными, потому что она находилась на территории другой колонии — мужской строгого режима, где сидят в основном за убийства и изнасилования.
Всегда, когда я туда ездила, сильно нервничала: дорога до здания прокуратуры проходила мимо корпусов заключенных, и никаких ограждений или сопровождающего там не было.
Один раз я даже столкнулась с отрядом заключенных мужчин, которые шли на ужин, и очень испугалась: незадолго до этого в этой колонии осужденный напал на медсестру с ножом и сильно порезал ее. Для гостей нашей колонии правила были такие же — для них готовили разрешения на вход в конкретную дату на установленный срок и в указанное время, подписанные начальником колонии.
Их так же долго и тщательно проверяли и запрещали вносить телефоны, камеры и подозрительные вещи, например столовые приборы или книги. По территории колонии они передвигались только с сопровождающим — иногда им была я. Я работала в кабинете с еще тремя людьми, в том числе начальником воспитательного отдела — с ней я больше всего и взаимодействовала.
При этом я мало контактировала с осужденными — только с дневальными или девушками на других помогающих администрации должностях. У каждого начальника отдела была личная помощница из числа заключенных. То есть за каждым отделом была закреплена осужденная, которая выполняла разные поручения, например передавала мне документы или информацию. Некоторым девушкам даже разрешалось работать на компьютере. Так, в отделе пенсионных начислений почти весь рабочий день в кабинете работала заключенная — печатала документы, считала начисления.
Еще раз в квартал проходили заседания психолого-медико-педагогической комиссии, на которую приглашали состоящих на учете у психолога осужденных. В комиссию входили начальники нескольких отделов, а я присутствовала как секретарь. Зарплату выдавали наличными в кассе колонии. Это было меньше, чем я зарабатывала на своей предыдущей работе.
Но других вариантов работы тогда у меня не было. Еще я не успела сходить в отпуск — уволилась раньше. Работа в колонии — один из самых страшных и сложных периодов в моей жизни. Я продержалась там 9 месяцев — до 30 апреля года, но в один момент поняла, что больше не могу.
Вот почему мне было так тяжело. Отсутствие свободы — это сложное испытание.
Каждый раз, когда я заходила на КПП, я оказывалась оторванной от внешнего мира и тоже чувствовала себя осужденной, отбывающей наказание. Рутинная и скучная работа. Если бы я работала неполный день, то, возможно, продержалась бы дольше.
Специфический контингент. Работа в колонии накладывает сильный отпечаток на человека — сотрудники часто начинают общаться и вести себя как осужденные.
Так, в колонии я встретила всего пару человек, которые не ругались матом или не шутили грубые шутки. В основном все работники ничем не интересовались и не увлекались, часто кричали на окружающих, постоянно говорили на повышенных тонах.
Большинство сотрудников курили — иногда даже в кабинете, хотя это было запрещено — и употребляли алкоголь. Я знаю о двух случаях, когда сотрудники колонии даже совершали преступления. Так, в последние дни моей работы бухгалтер колонии ночью зарезала мужа из-за ревности. А чуть раньше бывший сотрудник, который уже был на пенсии, закрыл дома свою жену, угрожал ей, хотел убить, а потом стал стрелять из окна по прохожим.
К счастью, все остались живы. По этому делу было разбирательство — сотрудников нашей колонии, которые с ним работали, спрашивали о его психологическом состоянии.
Все отзывались о нем хорошо, отмечали, что он был адекватен и вменяем. В результате дело подвели к тому, что у него просто случился нервный срыв. У многих сотрудников колонии не было семей. Например, моя непосредственная начальница никогда не была замужем, всю жизнь жила с мамой, без детей. Начальники отрядов часто говорили, что семьи у них заброшены и на них нет времени, потому что приходится отдавать все силы на осужденных.
Некоторые создавали семьи, познакомившись в колонии — почти все мужчины, которые у нас работали, были женаты на сотрудницах этой же колонии. Аттестованным сотрудникам запрещалось заниматься бизнесом, но некоторые все-таки делали это без официальной регистрации. Например, один начальник был управляющим в ЧОП и приглашал других сотрудников колонии на подработку в свою компанию. Если бы это выяснили проверяющие, его могли бы уволить, но работники колонии одобряли его действия и прикрывали его.
Я думаю, что для работы в подобном месте нужен определенный характер — равнодушный, без эмпатии и сочувствия, без амбиций, со склонностью к подчинению, циничный, жестокий и не творческий. В 19 лет мне было сложно находиться среди таких людей — почти каждое утро я шла на работу со слезами. Странные требования руководства. Порой совсем не логичные. Например, приходить на работу раньше, а уходить позже всех, чтобы начальство отмечало мои усилия.
При этом это было совершенно бесполезно — никто этого не замечал и никого не хвалил. Страшная изнанка жизни в колонии, с которой я каждый день сталкивалась.
Я работала в воспитательном отделе и знала о сотрудниках и заключенных чуть больше, чем остальные. В ИК-2 есть свои запоминающиеся личности. Одну из них зовут Виктория. На ее счету уже 6 судимостей, и она нашла свое призвание — осужденной очень нравится работа в строительной бригаде.
Принято считать, что это мужское дело, но Виктория в нем преуспела. После освобождения она надеется продолжить деятельность в этой сфере, однако сотрудники колонии относятся к ее мечте скептически. По их словам, если женщина попала в тюрьму не впервые, она наверняка вернется сюда снова. Коллега Вики из строительного отряда недавно освободилась, но подруг на зоне предупредила: «Ждите, я скоро вернусь! Руководитель считает, что преступницы в тюрьме чувствуют себя востребованными, а на свободе им приходится тяжко.
Поэтому какое-то время они наслаждаются волей, нарушают закон и опять оказываются в исправительной колонии. Выбор редакции. Фото кадр из сериала «Оранжевый — хит сезона». Фото youtube «Русский Север». Преступницы со стажем. Отсутствие поблажек. Стрижка по разрешению. Метки на кроватях.
