Какие реформаторские проекты принадлежали ордину нащокину
Сенат даровал русскому царю Петру I титулы «император» и «Великий». Известно, что в ответ на одно грозное требование Андрея Мстислав прогнал с бесчестием его посла, приказав остричь ему бороду и голову [92]. Таким образом, «баланс сил» в Европе снова нарушился.
Уркихо Гоития. Морозова В. Гарридо Кабальеро. Литаврина Т. Сагомонян А. Санс Диас. Гарсия Мартин. Местре Хорда. Пироженко, Е. Мурсия Сориано, Т. Местре Хорда П. Волосюк, Е. Вепрецкая Е. Список иллюстраций. России и Испании одна дата является знаковой — это установление постоянных дипломатических отношений в г.
Тогда, после Утрехтского мира и завершения Северной войны, обе державы пересматривали принципы своей внешней политики, а их международные связи расширялись. Именно тогда российско-испа нские отношения обрели новое качество, а в Мадриде и Петербурге обосновались постоянные дипломатические миссии. Так было положено начало не только трехсотлетнему политическому диалогу двух государств, но и диалогу двух великих культур.
Наша книга именно об этом. Предыстория этого диалога начинается гораздо раньше — c первых контактов в XVI в. Это был длительный период взаимного «узнавания», когда неустойчивость дипломатических связей восполнялась причудливыми представлениями о далекой экзотической реальности, будь то русской или испанской. Только в процессе непосредственного общения двух народов, мифы сменялись достоверной информацией, а «незнание» становилось «знанием».
История дипломатических отношений между Испанией и Россией — это поиск путей друг к другу, основанный на постепенном осознании общности интересов и важности сотрудничества, невозможного без взаимного притяжения народов и без постоянного познания «другого». В г. В Испании интерес к России, ее культуре и народу сохранялся даже во времена революционных перемен.
Радикальные политические реформы, новая социальная и художественная культура Страны Советов и привлекала, и настораживала испанцев что в е гг.
Когда же в самой Испании франкистский режим ушел в прошлое, в г. В русско-испанском диалоге всегда звучали голоса людей, в судьбах которых истории двух стран слились воедино. Осип Михайлович де Рибас и Августин Августинович Бетанкур, испанцы на службе России — с русскими именами и испанскими фамилиями — оставили на своей второй родине благодарную память.
Драма испанской Гражданской войны сблизила два народа, и многие советские люди, принимавшие в ней участие, до конца своих дней сохранили «Испанию в сердце». Общая история двух стран воплотилась в судьбе «детей войны», которые более полувека провели в Советском Союзе. Дипломаты, путешественники, писатели, художники, военные, эмигранты, даже военнопленные увозили домой — будь то из Испании или из России — личные впечатления о стране, которые становились достоянием современников и наделялись в их представлениях непререкаемой достоверностью.
Важную роль в формировании образов Испании и России сыграла художественная культура, в которой соединились общий и индивидуальный опыт восприятия иной действительности. Русская судьба мифа о Дон Кихоте — это не просто национальная версия общекультурного процесса, но один из редких в истории культуры примеров превращения частного литературного явления в доминанту общественной и культурной жизни другой страны.
Дипломаты и меценаты, коллекции которых вошли в испанское собрание Эрмитажа, передали свой интерес к искусству испанских живописцев поколениям русских зрителей, искусствоведов и художников. Эстетические открытия старых испанских мастеров стали источником вдохновения для экспериментов «мирискусников». Русско-испанский творческий диалог преодолевал государственные границы и обогащал национальные культуры.
Совпадение или судьба? Вот уже три столетия два народа продолжают общаться не только на русском и испанском языках, но и на языке искусства, науки, экономики… Диалог служит основой той политической благожелательности, которую Испания и Россия демонстрируют миру и которая крайне важна для поддержания стабильности в Европе, да и не только в Европе, в начале нынешнего столетия.
Свидетельством этого диалога и является наша книга. Мы благодарны Посольству Королевства Испании в Российской Федерации и особенно советнику по культуре и сотрудничеству Альваро де ла Рива Гусману де Фрутос за поддержку научного замысла нашего издания. Мы признательны нашим добрым друзьям, профессорам Карлосу Сансу, Хавьеру Наварро и Франсиско Кастилья Урбано за ценные предложения по совершенствованию текста.
Отдельные слова благодарности Институту Сервантеса в Москве и особенно его директору Абелю Мурсия Сориано, без которого эта книга не обрела бы завершенный вид. Он вдумчиво читал различные варианты рукописи, предлагая свои уточнения, замечания и рекомендации с терпением, которое присуще только истинным друзьям.
Дорогой читатель! Книга, которую Вы открыли, посвящена летнему юбилею первых дипломатических контактов между Испанией и Россией и летию установления советско-испанских отношений, и я с удовольствием приветствую ее выход в свет.
Вы увидите, что история испанско-русских связей рассказана на этих страницах и с академической строгостью, и с большой любовью. Вы узнаете много интересного об отдельных ее эпизодах, а также о тех людях, которые внесли свой вклад в укрепление отношений между нашими странами, будь то инженер Агустин де Бетанкур или великая балерина Майя Плисецкая. К счастью, в нашей общей истории речь идет не о войнах и конфликтах — это, если можно так сказать, эмоциональное повествование о том, как из взаимного интереса вырастает взаимное восхищение и даже неуловимое притяжение друг к другу, основанное на открытии, что мы — испанцы и россияне — настолько похожи, что вполне можно говорить о «параллельных историях, которые развиваются на расстоянии».
Испания и Россия расположены на дальних границах Европы, и в силу этого мусульманское влияние играло важную роль в прошлом наших двух государств.
Мы создали империи континентального размаха, и в результате у каждой из стран появилась своя «черная легенда», от которой мы до сих пор не избавились. Героизм наших народов преодолел наполеоновское нашествие. Нам в равной степени свойственны метания между модернизмом и традиционализмом в русской терминологии — между западничеством и славянофильством.
В ХХ веке мы испытали трагедию гражданских войн. Наши державы только один раз объявили друг другу войну по поводу средиземноморских проблем, связанных с Мальтийским Орденом , да и та оказалась краткой и прошла без единого выстрела. А несколько десятилетий спустя русские и испанцы мирно встретились на окраине своих империй, на дальнем побережье Орегона. Я уверен, эта замечательная книга — свидетельство взаимного интереса и любознательности, которые и сегодня связывают наши народы, что является прочной основой для дальнейшего развития и углубления наших двусторонних отношений.
К литераторам, инженерам, музыкантам и дипломатам прошлого следует добавить полтора миллиона российских туристов, которые ежегодно посещают Испанию, значительное количество российских и испанских компаний, которые стремятся развивать торговые и экономические отношения, растущее число россиян и испанцев, изучающих испанский и русский языки, а также перспективные связи, установленные между российскими и испанскими университетами.
Не следует забывать и об общении молодежи обеих стран. Ведь именно нам, сегодняшним испанцам и россиянам, предстоит написать следующие главы в истории наших отношений. Цель, которая стоит перед нами, заключается в том, чтобы историческое наследие взаимной симпатии между народами оставалось основой для выстраивания сотрудничества в тех многих областях, где наши интересы совпадают.
И по этому пути мы сегодня идем вместе. Дорогие читатели! Книга, которая находится сейчас перед вами — результат кропотливого труда ведущих российских и испанских учёных.
Её издание приурочено к знаменательной дате — летию установления постоянных дипломатических контактов между Россией и Испанией в году. Уверен, что это событие станет хорошим поводом снова обратиться к богатой истории российско-испанских отношений, начало которым без малого пять веков тому назад положил обмен «любезными письмами» с предложением дружбы и сотрудничества между Великим князем Московским Василием III и королём Испании, императором Священной Римской империи Карлом V.
На протяжении столетий наши отношения переживали и спады, и подъёмы, однако чувство глубокой взаимной симпатии всегда связывало россиян и испанцев.
И неспроста. Ведь издавна многие подмечали схожесть русского и испанского характеров. Процитирую строфу из стихотворения моего коллеги — дипломата российского посольства в Мадриде, который в году написал: Порядком изучив испанцев, Я к заключенью прихожу, Что кроме свежих померанцев, Все то же дома нахожу. Сегодня мы наблюдаем позитивную динамику дальнейшего укрепления нашей дружбы — в полном объёме осуществляется политико-дипломатический диалог, успешно развивается экономическое и промышленное сотрудничество, реализуются масштабные гуманитарные проекты.
Только в году, на который пришлось сразу несколько юбилейных дат летие восстановления дипломатических отношений и летие со дня прибытия первого русского посольства к испанскому двору , а также завершение Перекрёстного года туризма, состоялись несколько сотен деловых, научных, общественных и культурных.
Этот позитивный опыт, несомненно, будет способствовать дальнейшей активизации нашего многопланового взаимодействия. Традиционно важную и неотъемлемую часть отношений между нашими странами составляют культурные связи, и я рад, что благодаря этому изданию читатели смогут познакомиться с малоизвестными фактами истории взаимного культурного и духовного влияния, узнают о неоценимом вкладе выдающихся деятелей искусства, науки, дипломатии, литературы в развитие отношений между двумя странами.
Убеждён, что этот фундаментальный труд найдёт своего благодарного читателя и будет полезен как специалистам в области российско-испанских отношений, так и всем любителям истории.
Начало русско-испанских отношений — и экономических, и дипломатических, и культурных — не имеет, да и не может иметь, какой-то строго определенной отправной точки, закрепленной в конкретных датах. Задолго до того, как начались прямые контакты между двумя странами, обе они были включены в систему европейских связей, а потому контакты, хотя бы случайные или опосредованные, были неизбежны.
В течение XVI в. Обращаясь к истокам российско-испанских связей, исследователи подчеркивают значение торговых контактов1 они на том этапе были скорее опосредованными и единичными, чем прямыми и регулярными , а также то обстоятельство, что русские люди, захваченные в плен крымскими татарами и проданные на невольничьих рынках, нередко оказывались гребцами на галерах и иногда, будучи в ходе военных действий освобождены испанцами, 1.
Клибанов А. Испания фигурирует в Хронографе на высоком третьем месте, вслед за Священной Римской империей и Францией: «Третие кралевство Изспаниское, в нем же суть многие кралевства, сиречь кралевство Кастелиское, Левъогинское, Гранадское, Аррогоньское, Португаллийское, Наваржское, Галисии»3.
При отсутствии прямых связей с Испанией Россия с конца XV в. Ее послы были хорошо осведомлены о положении дел в Испании, и время от времени «испанская тема» звучала во время их пребывания в Москве. Наиболее яркий пример — рассказ Джорджо де ла Торре Георг фон Турн, в русских источниках — «Делятор» об испанской инквизиции, вызвавший живейший интерес новгородского архиепископа Геннадия, который, жестоко преследуя русских еретиков, увидел в испанских событиях достойный пример для подражания4.
Когда с г. Империя и испанские королевства оказались объединены под властью Карла V, вероятность контактов между Россией и Испанией, хотя бы косвенных, существенно выросла. Это время отмечено особой ролью Испании в Великих географических открытиях. Россия, отдаленная от центра событий и еще не вступившая в эпоху книгопечатания, конечно, не могла узнавать о новейших открытиях так быстро, как страны Западной Европы, однако масштабы запоздания могли быть очень различны, причем в ряде случаев можно предполагать, что до нас просто не дошли источники, которые бы отразили подлинное время получения информации.
Так, долгое время первым упоминанием в России о Великих географических открытиях а именно об открытии Америки Колумбом и о пути португальцев к Молуккским островам считались сведения, включенные Максимом Греком в его комментарии к «Слову» Григория Богослова; написанные в е — е гг. Можно лишь предполагать, за какое время до Максима Грека в России узнали о плаваниях Колумба и Васко да Гамы, зато в точности известно, что о плавании Магеллана в России стало известно очень быстро, причем из самого 2.
У истоков… С. Волосюк, Т. Коваль, Е. Из истории международных культурных связей России. У истоков Подробнее см. Западная Европа Манускрипт середины XVI в. В письме излагается вся история плавания Магеллана с указанием дат и маршрута, с описанием как произошедших событий, так и вновь открытых земель. Текст, по праву считающийся одним из важнейших источников по плаванию Магеллана, был переведен с латыни весьма точно, причем переводчик явно предназначал свой труд для широкого круга читателей6.
Манускрипт был переписан рукой Михаила Медоварцева7, много лет сотрудничавшего с Максимом Греком. Между тем последнее достоверное свидетельство об этом переписчике датировано осенью г. Таким образом, перевод был сделан между г. Но когда именно? По мнению исследователей, это произошло уже в середине х гг.
Вопрос, как текст Максимилиана Трансильвана попал в Россию, исследователи склонны связывать с историей русских посольств, посетивших Испанию в , и гг. Русский перевод XVI в. Ин-т рус. Дом ; отв. Это отмечает Н. Казакова, опирающа яся и на мнение Н. Дмитриева Р. Часть 2: Л—Я. Казакова Н. Она упоминает также о дипломатических контактах между Россией и Карлом V в , и гг.
Однако Карл находился все эти годы в Испании, и направлявшимся к нему посольствам приходилось следовать из Вены в Вальядолид или в Толедо. Первое из них возглавил гонец Яков Полушкин, который привез Карлу V грамоту, подписанную Василием 26 июня г. В письме от 27 февраля г. Педро Мартир де Англерия, знаменитый итальянский гуманист на испанской службе, описывает прием Полушкина при дворе Карла в Вальядолиде и приводит латинский перевод письма его оригинал не сохранился В грамоте Василий предлагает императору прислать в Москву доверенного человека, который помог бы восстановить дружественные отношения, существовавшие у царя с Максимилианом I — дедом Карла V и его предшественником на императорском троне.
Полушкин в сопровождении императорского посла графа Антонио де Конти вернулся в Москву, и уже 24 июня того же года Конти отправился обратно в Испанию вместе с другим русским послом — князем Иваном ЗасекинымЯрославским. Путь этого посольства был долгим, поскольку из-за военных Лобин, до адресата оно, скорее всего, не дошло. Однако из письма г. Насколько можно судить, оно либо не сохранилось, либо еще не выявлено в архивах, и вопрос о его возможной связи с предположительно не дошедшим до адресата письмом г.
Подробнее об этом посольстве, помимо упомянутых работ Лопес де Менесес и Лобина, см. Московский подьячий Я. Сравнительное литературоведение. Карл V торжественно принял русских послов в Алькасаре Толедо. На обратном пути послы проехали через Барселону, Тюбинген, Вену и Краков, вернувшись в Москву в апреле г.
Наконец, третье посольство, также во главе с князем И. Засекиным, посетило императора в Вальядолиде в г. Хотя все эти посольства не относятся к истории российско-испанских дипломатических контактов как таковых, они сыграли определенную роль во взаимном узнавании двух народов. Не менее важны были и культурные контакты. Во-первых, русские дипломаты произвели впечатление на своих испанских современников, среди которых в г.
И об Испании, и о ее заокеанских открытиях он мог рассказать чужеземцам больше, чем кто-либо другой. Вовторых, русские посланники и сопровождавшие их переводчики делились с заинтересованными слушателями сведениями о почти неизвестной европейцам — на тот момент — России. Наконец, дипломаты, возвращаясь, доставляли в Россию важную информацию о европейских странах, в том числе об Испании, и могли привозить книжные новинки.
Так, наиболее вероятно, что латинское издание Максимилиана Трансильвана попало в Россию именно с одним из «испанских» посольств либо г. Так, когда в г. С конца х — начала х гг. Объективно обе стороны были заинтересованы в совместных военных действиях против турок, однако интерес к заключению союза развивался в обеих странах в разных ритмах: когда одна сторона была готова к прямым переговорам, другая сталкивалась с мешавшими ей сторонними обстоятельствами, будь то очередные выборы короля в Польше, нежелание Ивана Грозного поступиться важными для него связями с Англией, враждовавшей в это По мнению Н.
Казаковой, книга могла попасть в Россию либо с «испанским» посольством г. Однако позже А. Клибанов привел убедительные доводы в пользу того, что книга могла быть привезена еще в г.
Мнение Клибанова не противоречит высказанному Казаковой предположению, что автором перевода Максимилиана Трансильвана на русский язык мог быть именно Дмитрий Герасимов. Уже в г. Русскую сторону это предложение заинтересовало, но королем был избран Стефан Баторий, и до реализации проекта дело не дошло. Вопрос о создании коалиции вновь поднималФилипп II ся в г.
Хотя выборы тогда вновь окончились неудачно и для России, и для Империи, союз с Испанией продолжал интересовать русское правительство, и в г. Борис Годунов предложил прислать на следующий год послов Империи, Испании и папы римского в Москву. Однако ответа не последовало: Испании на следующий год после катастрофы с Армадой явно было не до союза с Россией против турок.
Последняя попытка договориться о совместных действиях была предпринята в конце — г. Россия вновь проявила заинтересованность и даже приготовила «опасные» то есть проездные грамоты для послов предполагаемых союзников, чтобы они смогли прибыть в Москву весной г.
Такая грамота для испанского посла, подписанная Федором Ивановичем в г. Текст грамоты см. II Отд. Канц, Однако послы так и не прибыли: Филипп II, в то время уже сильно болевший «в летех и в немощи» и сосредоточенный на внутренних и внешнеполитических проблемах, на послание не ответил.
Период х — х гг. Русские дипломаты, особенно возвращавшиеся из Империи и из Италии, постоянно включали в свои отчеты — статейные списки — сведения об Испании и о войнах Филиппа II, которые в совокупности давали весьма полное представление о потенциальной союзнице, ее военных возможностях и внешней политике. Так, удостоились подробного описания победа испано-венецианского флота над турками при Лепанто, присоединение Португалии после гибели в Африке короля Себастьяна «и той было португалскою землею, опричь испанского короля, владети некому»15 и попытки англичан вернуть трон сопернику Филиппа дону Антониу, борьба с восставшими Нидерландами и вмешательство в нее Англии, гибель Непобедимой армады и неудачные попытки Филиппа II не допустить восшествия на французский трон Генриха Наваррского.
В целом постоянно подчеркивались огромные ресурсы и военные возможности Испании: «А испанской король людми силнее всех и землею» Внимание послов привлекают и некоторые события и явления внутренней жизни Испанской монархии. Так, Я. Молвянинов и Т. Васильев, побывавшие в г. Лука Новосильцев, посланник к императору в — гг. Помимо сведений, поступавших по дипломатическим каналам, существовали и другие источники. Весьма важную информацию содержали космографии и географические карты, а также печатные атласы, появившиеся в Западной Европе.
О попытках создания антиосманского союза см. Об интересе Филиппа II к идее антиосманского союза с Россией см. Памятники… Т. Там же. Сведения, сходные по своему характеру с данными атласов и космографий, содержатся и еще в одном тексте, который имел хождение в России второй половины XVI в. Речь идет о «Хронике всего мира» польского историка Марцина Мартина Бельского.
Впервые изданная на польском в г. Помимо сведений по истории Испании, фигурирующих в разных местах Хронографа таких, например, как войны Карла Великого с испанскими мусульманами, избрание Карла Габсбурга императором, победы его войск при Павии и при Мюльберге , он содержит и компактный, всего около страницы, текст «О Гишпании», который представляет несомненный интерес И эта характеристика Испании, и построенные сходным образом описания других земель могли быть доступны русским дипломатам, расширяя их знания о стране и влияя на язык и стиль статейных списков.
Таким образом, в течение XVI в. На фоне растущего интереса к Испанской монархии как к могущественному потенциальному союзнику против турок в России резко возрастает объем знаний об Испании, их спектр становится более широким. Заложенные именно в это время основы последующих взаимоотношений сделали возможным отправление в XVII в. Когда в г. В этом он следовал традиции авторов мальоркских средневековых морских карт-портоланов, рисовавших на изображаемых ими территориях некоторые реальные или мифические города и аллегорические фигуры.
Восточнее Балтийского моря, очертания которого были сильно искажены, был изображен восседающим на своем троне король России. Место России на карте было показано верно — с татарами на востоке, но с гораздо меньшим числом деталей, чем изображение прочих удаленных и неизвестных ему регионов. Бытовавшее в начале XVI в.
Морской музей Мадрида. Мы рассматриваем эту карту, точность которой была превзойдена уже в ближайшие после ее создания годы, хотя она не переиздавалась вплоть до конца XIX в. Varela Marcos J. Знания людей, населявших испанские территории, об этих европейских северных районах, смыкающихся с огромным азиатским континентом, основывались в первую очередь на классической географической традиции Птолемея24 или Страбона, зафиксированной в средневековой литературе.
Границы этого знания были существенно расширены благодаря признанию шарообразности Земли и открытиям, совершенным испанцами и португальцами начиная с середины XV в. Испанские и португальские корабли держали курс на запад, к мифическим странам Катаю и Сипанго, откуда сухопутным путем, пройденным за столетия до этого итальянцем Марко Поло, а в начале XV в. Корабли Колумба стремились достичь этой же цели западным путем, и его ошибка в оценке размеров земного шара и соотношения суши и океана привела к открытию Нового Света, в то время как португальцы, обогнув африканский континент, проложили морской путь в страны Востока.
Между тем их европейские соперники, англичане и голландцы, не пренебрегали торговлей с северными регионами. При отсутствующих или очень редких непосредственных контактах все, что было известно в XVI в. Опираясь на эти данные, были изучены различные электронные версии изданий25, опубликованных между и гг.
Также исследовались материалы Виртуальной библиотеки им. Также были исследованы материалы электронной Библиотеки Национального достояния, которая основывается на фондах Королевской библиотеки и Библиотеки монастыря св.
Для экономии места при цитировании будет даваться ссылка на автора, название, дату первого издания и каталожный шифр каждого из произведений, более поздние издания которых можно легко найти в упомянутых каталогах.
В других каталогах были обнаружены источники общим числом свыше Для сравнения: в CORDE был произведен поиск названий других стран с целью проверки упоминания наций, наиболее близких к Испании географически и по интересам см.
Среди работ по географии, указывающих на положение дальних стран, особого внимания заслуживает известная «Космография» Петера Апиана, впервые опубликованная в г. CORDE, trad. Rojo Calvo. В книге Бальдассаре Кастильоне «Придворный» , переведенной Хуаном Босканом на испанский язык в г.
Эти меха поступали в Польшу в числе товаров, ввозившихся из Руси, и среди них особо ценились соболя. Соболя, как и горностаи, с указанием места их происхождения — Московии, будут упомянуты и в «Диалогах об искусстве охоты» ок. Последний текст указывает на Россию как на место обитания зубра или зуброна гибрида тура или европейского зубра с одомашненными коровами , а также грызуна, похожего на сурка. Россия была далекой страной, которая входила в огромный регион Сарматии и, как это описывается в «Сумме географии, в которой идет речь обо всех местностях и территориях мира» Мартина Фернандеса де Энсисо, была расположена к востоку от Ливонии, к северу от Польши и Пруссии и протянулась до границы Татарии в азиатской Сарматии Император Карл V покровительствовал Севильской Торговой палате и тем самым способствовал развитию географических знаний, а его картограф Алонсо де Санта-Крус33 на своей 28 29 30 31 32 CORDE, ed.
Madrid, Carriazo Ruiz. Об интересе императора и его отношениях с Санта-Крусом и другими картографами см. Атлас состоит из 50 карт, опирающихся на переработанную версию «Географии» Птолемея, осуществленную в г. Мартином Вальдземюллером. Йохан Гренингер выпустил в Страсбурге второе издание данного атласа. Повторное открытие труда Птолемея в конце Средних веков обозначило начало современной картографии. Признание данного труда европейскими картографами XV в. Важно помнить, что Птолемей интерпретирует понятие «география» в графическом, а не в описательном смысле, понимая эту дисциплину как «искусство рисовать общие карты Земли», и устанавливает различие между географией и хорографией.
Таким образом просвещенные круги получали все более полное представление о северных пределах Европы. Поэтому нет ничего странного в том, что в «Первой части всеобщей истории Индий» Сарагоса, Франсиско Лопеса де Гомара37 упоминания Московии встречаются в связи с интересом к торговле азиатскими товарами и к маршрутам, которыми они доставлялись из восточных стран через Московию. Алонсо де Эрсилья в эпической поэме «Араукана» Мадрид, 38 включает в географическое описание мира такие стихи: Взгляни на север, на Московию, которую считают последней областью населенного мира.
С одной стороны ее границам и размаху ставят предел Рифейские горы, и, простираясь от истоков Танаиса, она доходит до Гиперборейской горы и ледового моря, граничит с Сарматией и Татарией и тянется на юге до Руси.
Андрес де Поса в «Гидрографии» 39 поднимал вопрос о существовании морского пути, огибающего Азию по северу России на восток, за Новую Землю, и сообщал, что английские суда заходили в Архангельск, откуда товары перевозились баржами по реке Двине, а затем по суше до Волги и через Каспийское море на восток Брат Хуан Гонсалес де Мендоса Nova verior et integra totius orbis descriptio nunc primum in lucem edita per Alfonsum de Santa Cruz.
Caesaris Charoli V archicosmographum. Biblioteca Real de Estocolmo, Его топонимы описаны в кн. Map of the World by Alonzo de Santa Cruz: Stockholm: P. Norstedt, Описание этой карты приводится по кн. IGME, Хранится в Национальной библиотеке Испании. Комментируется по кн. Luis Ocasar Ariza. Madrid: Turner, Salamanca: Universidad de Salamanca, Спустя годы получила распространение и вскоре дошла до Испании кн.
Уже упомянутый выше Поса в книге «О старинном языке, поселениях и регионах Испании» 42 , прежде чем перейти к иберийским языкам, классифицирует другие европейские языки и определяет язык поляков, чехов и московитов как славонский славянский. Тот же автор, перечисляя названия различных народов и объясняя, почему эти названия были ими выбраны, утверждает, что слово «московиты» означает «рассеянные по своим селениям».
Не менее парадоксальным выглядит его утверждение, что народы Московии, Пруссии, Руси и Литвы, которые носят особые шапки, отличаются воинственностью, и никому и никогда не удавалось их завоевать, и что подобные головные уборы встречаются и у баскских женщин. В трудах по астрологии, опиравшихся на знания, которые ныне относят к области астрономии и географии, и даже при обычном перечислении земель и регионов не обходилось без указания на северные территории, где была расположена Россия, как, например, в тексте неизвестного автора «Свод времен, охватывающий период с по г.
Удаленность и экзотичность этих холодных и неизведанных земель превратили их в пространство вымысла, в фантастическое место действия некоторых рыцарских романов. В частности, эпизодические упоминания Руси и росиан, или Москобии встречаются в таких повествованиях, как «Бальдо» 45 неизвестного автора, «Белианис Греческий» Херонимо Фернандеса46, а особенно во «Флоризеле Никейском» Саламанка, Фелисиано де Сильва47 и в «Зерцале государей и рыцарей, или Рыцаре Феба» Диего Ортуньеса де Калаорры Херонимо де Урреа, переводчик «Неистового Роланда» Лудовико Ариосто Антверпен, 49, где говорилось о России, включил такие же упоминания в свой собственный неизданный роман «Первая часть книги о непобедимом рыцаре доне Кларизеле де лас Флорес» ок.
Madrid: Aguilar, Madrid: Ediciones Minotauro, Cantillo y R. Kassel: Reichenberger, Villaverde Embid M. Florisel de Niquea. Cuarta parte, libro I: de F. Centro Estudios Cervantinos, Царь России Бальтазар вместе со своим сыном, царем Газы, сражаются с греками. Устраивается необычная схватка пятьдесят на пятьдесят с участием царей и знати.
Madrid: Espasa-Calpe, , с четырнадцатью упоминаниями Руси, но, как ни странно, совершенно без упоминаний Московии или даже вариантов этого названия.
Barcelona: Planeta, Первое издание — на латинском языке — карты Московии было опубликовано в г. Она является копией другой, практически такой же карты, с таким же названием, которая была выгравирована Августином Хиршфогелем тремя годами ранее. На карте имеется шкала расстояний в виде графика, позволяющего, несмотря на отсутствие сетки координат, определить приблизительный масштаб. На ней показаны реки и моря, важные городские центры, некоторые леса и основные горные цепи — все очень схематично.
Заголовок и небольшое число имеющихся топонимов даны на латыни. Сигизмунд фон Герберштейн — — дворянин, родившийся на территории современной Словении, отправился в свою первую дипломатическую миссию по указанию императора Священной Римской империи в г. В общей сложности он совершил около семидесяти поездок в разные страны и два раза побывал в Москве.
В ходе обоих официальных визитов он стремился раздобыть сведения об обычаях, о правлении, географии и особенно о приграничных областях, при этом он использовал свое знание словенского языка, являющегося, как и русский, языком славянским. Также он попытался заполучить карты, но они были не столько малочисленны, сколько строго засекречены. Примерно в г. Герберштейн начал классифицировать собранный материал и приступил к написанию «Записок о Московии». Его труд, опубликованный в г.
Время непосредственных контактов наступило с появлением посольств из России при дворе императора Карла V в Толедо и Вальядолиде и Сведения о посольствах были зафиксированы в хрониках Франсесильо де Суньиги — 52 и в хронике Алонсо де Санта-Круса — 53, в то время не опубликованных. Следующие московские дипломатические миссии были приняты в Савойе и Аугсбурге в , и гг. Las primeras embajadas rusas Sevilla: Universidad de Salamanca, Madrid: Real Academia de la Historia, Skowron Coord.
Valencia: Albatros Ediciones, Alicante, Начиная с середины х гг. Были опубликованы «Записки о Московии» барона Сигизмунда фон Герберштейна56; «История северных народов» Олауса Магнуса, епископа Упсалы57; «История этого времени» — Паоло Джовио, переведенная на испанский язык в г. Herberstein Freiherr S. Существуют более поздние издания, , , гг.
Magnus O. Falconis, 1-a ed. Amberes, Plantino, Эти тексты вскоре после их издания оказались в лучших испанских библиотеках. Хосе Микона, автор «Дневника и рассуждения о большой комете, которая вновь явилась нам в движении на Запад» 60 называет Олауса Магнуса тем, кто показал влияние наклона оси вращения Земли на продолжительность светового дня в зависимости от времени года, а также объяснил причину длинной полярной ночи внутри арктического круга.
Известным произведением с большим числом сведений о Московии был «Сад невиданных цветов» Антонио Торкемады На конгрессе, специально посвященном этой книге, Мерседес Кобос доказала, что в библиотеках современных Торкемаде писателей имелись экземпляры Rerum Moscoviticarum commentarii: ими располагали, в частности, драматург Дамиан Салусио дель Пойо, упомянувший в «Генеалогии и происхождении Гусманов» «князей Московии, императоров России», а также доктор Константино Понсе де ла Фуэнте.
Салусио также владел «Сообщениями со всего мира» Джованни Ботеро Бенеса Ссылаясь на него, а также и на других авторов, Торкемада подробно описывал отправление русскими православного христианского обряда, сравнивая его с мусульманскими обрядами у турок, а также обращал внимание на географическое положение страны, расположенной между Польшей и Татарией, с морем на севере, покрытым льдами, делавшими судоходство невозможным. Несмотря на Giovio P. Valencia: Casa de Ioan Mey, О Московии также говорится в кн.
Basilea: Pernae typis, Possevino A. Antonii Possevini Societatis Iesu, Moscovia. Vilnae in Lituania: apud Ioannem Velicensem, Также было просмотрено изд. Madrid: Castalia, Помимо многочисленных публикаций на испанском языке, оно было переведено на английский, итальянский и французский языки.
Botero Benes G. Все это как нельзя более важно для всестороннего выяснения нашего исторического процесса. Но Павлов-Сильванский как-будто закрыл глаза на все это, удовольствовавшись тем своим, — повторяю, совершенно правильным, — утверждением, что мысль о полном своеобразии русского исторического процесса решительно не выдерживает научной критики. Но что значит пользоваться им? Значит ли это отмечать только черты сходства двух или нескольких изучаемых процессов?
Очевидно, нет. Отмечая черты сходства, также необходимо отмечать и черты различия. Кто не обращает достаточного внимания на эти последние, тот неправильно пользуется сравнительным методом. Мне возразят, пожалуй, Что Павлов-Сильванский писал не философию русской истории, а исследование о феодализме удельной Руси, и что он имел полное право не выходить из пределов своей задачи.
Это, разумеется, так. Но, во-первых, выдвигая вопрос о полном своеобразии русского исторического процесса в его целом, он сам вышел из пределов своего исследования, а, во-вторых, он, к сожалению, показал себя односторонним даже и в этих пределах. Так, он сам признал известное несходство между русским феодализмом, с одной стороны, и французским — с другой. Но вместо того, чтобы внимательно рассмотреть это несходство, он ограничился мимоходным упоминанием о нем.
Он не спросил себя, как должно было повлиять относительное своеобразие русского феодализма на дальнейшее развитие общественных отношений в нашей стране т. Отсюда — недостаточно отчетливое представление о всем вообще русском историческом процессе.
Недостаток все-таки существует и его должны заботливо избегать те наши будущие исследователи, которые захотят итти по следам Павлова-Сильванского. Как бы там, однако, ни обстояло дело с выводами этого талантливого ученого, едва ли можно усомниться в том, что историк русской общественной мысли, отвергая, как совершенно устаревшее, учение о полном своеобразии русского исторического процесса, ни в каком случае не может закрыть глаза на его относительное своеобразие.
Ход развития всякого данного общества, разделенного на классы, определяется ходом развития этих классов и их взаимными отношениями, т. Наша историческая наука давно уже поставила перед собой, — следуя поучительному примеру французских историков, времен реставрации, — вопрос о том, каковы были взаимные классовые отношения в России. Как сказано мною выше, было время, когда люди самых противоположных взглядов сходились у нас в том убеждении, что история России совсем не похожа на историю Запада.
Теперь это обстоятельство никак не может считаться несомненным. Теперь серьезному исследователю приходится спрашивать себя не о том, имела ли классовая борьба место в нашей стране, — теперь уже доказано, что имела, — а о том, походила ли она и в какой мере походила она на ту, которая совершалась в других странах.
За разрешением этого коренного вопроса мы прежде всего обратимся к одному из самых авторитетных, — если не самому авторитетному, — теперь русскому историку. Ключевский, — представляет немало поучительного в научном отношении. В ходе их возникновения и развития, в процессе определения их взаимных отношений видим действие условий, похожих на те, какими создавались общественные классы в других странах Европы.
Но условия эти у нас являются в других сочетаниях, действуют при других внешних обстоятельствах, и потому созидаемое ими общество получает своеобразный склад и новые формы» [3]. Подобно Павлову-Сильванскому, проф. Ключевский ограничивается односторонним, — завещанным эпохой тридцатых и сороковых годов прошлого века, — сравнением России с Западом. Если бы он дополнил это одностороннее сравнение, сопоставив паше отечество с Востоком, то сейчас же заметил бы, что чем более своеобразным становился ход нашего общественного развития в сравнении с западно-европейским, тем менее своеобразен был он по отношению к ходу развития восточных стран, — и наоборот.
Это замечание очень пригодилось бы ему в его дальнейших соображениях. Но в границах своего сравнения он совершенно прав: общественное здание, сложившееся на русской почве, обнаруживает «своеобразный склад и новые формы». Поэтому нам остается только рассмотреть, чем же собственно отличались те сочетания условий, благодаря которым история наших общественных классов приняла не такой вид, какой получила она «в других странах Европы».
Что узнаем мы на этот счет от проф. По его словам, в истории всякого данного общественного класса нужно различать два момента: экономический и политический. Первый из них выражается в разделении общества согласно с разделением общественного труда.
Второй дополняет, — «завершает», — собою действие первого, распределяя общественную. Иначе сказать: «политические факты вытекают из экономических, как их последствия». Повидимому, проф. Ключевский считал такой ход дела наиболее нормальным. Но он находил, что местами дело шло в обратном порядке. И вот почему. Страна, в которой народное хозяйство сложилось уже довольно прочно, может подвергнуться завоеванию, а завоевание введет в нее новый общественный класс и тем изменит положение и взаимные отношения прежних.
Это вызовет многие перемены в ходе ее хозяйственной жизни. Очевидно, что они явятся «прямыми последствиями политического факта».
Ключевскому казалось, что именно так или, по крайней мере, очень, близко к этой схеме, согласно которой политический момент предшествует экономическому, создавались многие государства Западной Европы [4].
И он приписывал огромное значение этому способу их возникновения. Он говорит, что далеко не все равно, вытекают ли политические факты из экономических, или же — наоборот. Когда внешняя сила вторгается в общество и вооруженной рукой захватывает распоряжение народным трудом, тогда весь создаваемый ею государственный порядок приспособляется к защите приобретенных ею экономических выгод. Этим вызывается целый ряд чрезвычайно важных последствий.
Благодаря всему этому, внутренняя история общества получает боевой характер, все общественные отношения обостряются, учреждения и классы получают резкие очертания. Наоборот, где завоевание не имело места, там основы общественного порядка обозначились не так явственно и не так последовательно проводились на практике, вследствие чего внутренняя история общества приобретала более мирный характер. Покойный профессор не решался утверждать, что развитие русских общественных отношений шло этим последним путем.
Но в то же время он не считал возможным уподобить ход этого развития западно-европейскому. Задавая себе вопрос: «который из двух моментов, политический или экономический, предшествовал другому в образовании наших общественных классов, и всегда ли один и тот же из них шел впереди другого», — он в конце-концов склонялся к той мысли,.
Вот почему исследователь, хорошо изучивший происхождение и развитие западно-европейских сословий, не встречает у нас повторения знакомых ему явлений» [6]. Итак, на Западе экономический момент являлся следствием политического, а у нас господствовали смешанные процессы. В этом заключается, по мнению проф. Ключевского, коренная причина относительного своеобразия, замечаемого в ходе русского исторического развития. Разберем это мнение. Убеждение высоко-талантливого историка в том, что на Западе политический момент предшествовал экономическому, основывалось на факте завоевания, которому он приписывал роль первого толчка в развитии западно-европейского общества.
Но позволительно спросить: имеем ли мы сколько-нибудь серьезное основание думать, что политический момент предшествовал экономическому в истории какого бы то ни было общества? На этот важный социологический вопрос западная наука ответила решительным отрицанием еще в лице Гизо и других французских историков времен реставрации.
Мне уже не раз приходилось излагать взгляды этих историков, поэтому я не вижу никакой надобности входить в большие подробности по этому предмету. Однако, мне все-таки придется повторить кое-что из сказанного мною в других местах. Было бы благоразумнее начинать с изучения самого общества для того, чтобы узнать и понять его политические учреждения. Прежде, чем стать причиной, учреждения являются следствием, общество создает их прежде, чем начинает изменяться под их влиянием; и вместо того, чтобы о состоянии народа судить по формам его правительства, надо прежде всего исследовать состояние народа, чтобы судить, каково должно было быть, каково могло быть его правительство Общество, его состав, образ жизни отдельных лиц в зависимости от их социального положения, отношения различных классов лиц, словом, гражданский быт людей, — таков, без сомнения, первый вопрос, который привлекает к себе внимание историка, желающего знать, как жили народы, и публициста, желающего знать, как они управлялись» [7].
Я не буду приводить здесь выписки из сочинений Огюстэна Тьерри и Мииье, вполне разделявших этот взгляд Гизо [8]. Они настойчиво и убедительно доказывали, что политические учреждения были следствием прежде, нежели стать причиной. Маркс и Энгельс прекрасно понимали огромное историческое значение политического «момента».
Именно по этой причине они сами деятельно занимались политикой. Но они еще яснее, нежели Гизо , видели, что действие названного момента всегда представляет собою лишь обратное влияние следствия на вызвавшую его причину. И легко убедиться, что правильность их точки зрения подтверждается, между прочим, собственными рассуждениями проф.
Он так изображает ход общественного развития в тех странах, где политический «момент» шел, по его мнению, впереди экономического:. Пользуясь правом победы, этот класс берет в свое распоряжение труд побежденного народа.
Перемены, которые происходят от этого в течении народно-хозяйственной жизни, являются прямыми последствиями политического факта, вторжения нового класса, который начинает править обществом в силу завоевания» [9]. Это, бесспорно, так: перемены, происходящие в экономике страны под влиянием политического факта завоевания, представляют собою последствия политического факта.
Но ведь это простая тавтология. Вопрос заключается вовсе не в том, можно ли считать последствиями политического факта перемены, этим фактом вызываемые: само собою разумеется, что и можно, и должно. Вопрос заключается в том, отчего же зависит, чем же определяется характер тех перемен, которые вызываются политическим фактом.
Другими словами: почему данный политический факт, — скажем, то же завоевание, — в одном случае вызывает одни. И на этот вопрос может быть только один ответ: потому, что в разных случаях различна та степень экономического развития, на которой находятся завоеванные; а также еще и потому, что в разных случаях различна та степень экономического развития, на которой находятся завоеватели. Но это значит, что возможные последствия политического факта заранее определяются экономическим моментом.
Иначе сказать, возможное действие политического момента заранее определяется моментом экономическим. Это до такой степени верно и до такой степени само собой разумеется, что сам проф. Ключевский молчаливо признает это, рисуя свою схему. В самом деле, посмотрите.
Согласно его предположению, страна подвергается завоеванию уже после того, как промышленная культура сделала в ней некоторые успехи, а народное хозяйство уже установилось с некоторой прочностью. Ясно, что политический факт завоевания не предшествует здесь данному строю экономических отношений, а действует на него, как на уже существующий.
И столь же ясно, что его действие будет изменяться в зависимости от характера этого, предварительно данного, склада экономических отношений. Это опять молчаливо признается самим проф. Они насильственно вторглись в установившийся экономический порядок, стали с оружием в руках у готового хозяйственного механизма; по указанию собственных потребностей им только нужно переставить некоторые его части, задать ему некоторые новые работы, направить народный труд преимущественно на разработку тех естественных богатств края, обладание которыми они нашли наиболее сподручным и прибыльным.
После того у них оставалась бы забота не устроять технически этот механизм, а только обеспечить за собой послушное действие приставленных к нему рабочих рук» [10]. Это «только» как нельзя более многозначительно: оно решает весь вопрос.
Если завоевателям нет надобности «устроять технически» хозяйственный механизм попавшей в их распоряжение страны; если им остается «только» обеспечить за собою послушную деятельность рабочих рук, приводящих этот механизм в движение; если, — говоря языком политической экономии, — их роль и стремление сводятся к тому, чтобы присвоить себе прибавочный продукт, производимый трудящимся населением страны при таких хозяйственных условиях, которые существовали в ней еще до завоевания, то не ясно ли, что мы не имеем решительно никакого права считать политический момент предшествующим экономическому?
Не очевидно ли, что и здесь политический. Наконец, не очевидно ли, что действие это по своему общему характеру ничем существенным не отличается от того, которого мы можем и должны ожидать от туземного господствующего класса, то есть класса, возникающего независимо от завоевания, в силу экономического развития страны? Разве же такой класс не стремится обеспечить за собой послушную деятельность, трудящегося населения?
Разве же он не старается присвоить себе прибавочный продукт, создаваемый руками народной массы, не испытавшей завоевания, но все-таки находящейся в состоянии экономической зависимости?
Ключевский, — господствующий класс будет стараться достигнуть политическими средствами, известной системой законодательства, приспособленной к цели организацией сословий, соответственным устройством правительственных учреждений» [11]. Все это опять, бесспорно, так. Но если бы мы имели дело с господствующим классом, в происхождении которого завоевание не играло ровно никакой роли то и тогда мы непременно увидели бы, что он заботится о создании такой системы законодательства, которая позволила бы ему отстаивать выгоды своего экономического положения.
И точно также мы убедились бы, что этот класс пользуется политическими средствами для достижения своей цели. Ведь иначе и быть не может. Ключевский указывает на Новгород, как на такую часть древней Руси, где общественное развитие соответствовало первой схеме: расчленение общества по роду занятий, которому соответствует политическое значение разных его классов. Но еще раньше успехи внешней торговли, ставшей главным жизненным нервом города, создали в нем несколько крупных торговых домов, которые были руководителями новгородской торговли и в силу этого сделались потом руководителями новгородского управления, правительственной аристократией, господство которой, однако, всегда оставалось простым фактом, не сопровождалось отменой демократических форм новгородского устройства» [12].
Тут мы видим то же самое, что уже видели выше: неоспоримые факты ложатся в основу такого заключения, которое никак не может быть признано неоспоримым. И это потому, что заключение гораздо шире своей фактической основы. История показывает, что местами и иногда политическое господство высшего, — по своему экономическому положению, — класса «остается простым фактом», а в других местах или в другое время облекается в более или.
Все зависит от обстоятельств времени и места. Если в Новгороде мы можем наблюдать первый случай, то второй представляется нам, например, в Венеции. Первоначально и в этом « вольном городке» были только классы, отличавшиеся один от другого экономическим положением, но не было сословий с различными политическими правами.
А потом дело резко изменилось. В конце XIII в. Что же? Имеем мы право считать эту перемену последствием, — хотя бы и очень отдаленным, — завоевания? Адриатическая «царица морей» не знала иностранного завоевания вплоть до вступления в нее французских войск в мае г. Мы можем сказать словами проф. Ключевского, что там экономический момент всегда предшествовал политическому. А между тем мы наблюдаем в ней то самое явление — приобретение политических привилегий экономически господствующим классом, — которое, по мнению нашего автора, возникает лишь в таких странах, где, наоборот, политический момент предшествует экономическому.
С другой стороны, Флоренция, — подвергавшаяся иностранному завоеванию, — в течение продолжительного времени неуклонно изменяла свое политическое устройство в направлении демократии, т. По какой же причине? Потому ли, что отношение во времени политического момента к экономическому было там прямо противоположно тому, которое имело место в Венеции?
Во Флоренции, как и в Венеции, как и во всем мире, экономический момент «предшествовал» политическому. Но во Флоренции он вызвал иное соотношение общественных сил, нежели в Венеции, и тем обусловил противоположное направление ее политического развития, т.
Но хотя в Венеции утвердилось аристократическое, а во Флоренции демократическое устройство, однако, и тут и там господствовавший класс усердно пользовался политическими средствами для защиты своих экономических выгод.
То же было, разумеется, и в Новгороде. Только средства эти были различны, в зависимости от различий в политической конституции, вызванных экономическими причинами. И то же самое мы видим и теперь.
В Пруссии господствующий класс до сих пор имеет политические привилегии. Во Франции он уже не имеет их. Однако, французская буржуазия так же усердно, как прусские юнкеры и богатые бюргеры, пользуется политическими средствами в борьбе за свое существование.
И, конечно, она нисколько не меньше их дорожит тем законодательством, которое охраняет ее экономическое господство.
Это вряд ли нуждается в доказательствах. А Россия? Экономическое, а потому и политическое развитие было неодинаково в различных частях этой обширной страны. Эти различия приводят, — сначала в Литовской, а потом ив Московской Руси, — к образованию более или менее резко разграниченных одно от другого сословий.
Mutatis mutandis, дело шло здесь так же, как шло оно в Венеции, причем и здесь, как решительно везде, экономический момент предшествовал политическому, давая направление его развитию и определяя быстроту его хода и яркость его феноменов.
Ошибка проф. Ключевского состоит в том, что он слишком сузил понятие политического средства, совершенно произвольно отождествив его с понятием «политическая привилегия».
Устранив эту, чреватую ложными выводами, ошибку, мы, — опять на основании собственных соображений нашего автора, — с ясностью увидим, к чему сводится в действительности отношение между экономикой и политикой. Но здесь мы будем иметь перед собою именно типичный случай обратного действия политического «момента» на экономический, обусловивший собою его возникновение и характер.
Такие случаи очень часты в процессе общественного развития, однако, ни один из них не подтверждает взгляда проф. Все они показывают не то, что в истории некоторых стран политический момент предшествует экономическому, а только то, что политические отношения, возникшие на известной хозяйственной подкладке, в свою очередь, влияют на дальнейшее развитие народного хозяйства.
Но, — и в этом все дело, — так бывает не только там, где господствующий класс пользуется известными юридическими привилегиями; так бывает решительно всюду, где находятся на-лицо известные политические отношения.
Так было между прочим и в новгородской республике, на которую сослался проф. Неоспоримо, что завоевание может обострить взаимные отношения общественных классов и придать много драматизма ходу общественного развития.
Однако, не всегда придает. Завоевание Китая манчжурами не помешало внутренней истории этой страны оставаться мало драматичной вплоть до самого последнего времени. Большая или меньшая степень драматизма в общественной жизни зависит только от того, как много поводов для резких и ярких столкновений между различными общественными силами создается существующим общественным порядком.
А это определяется не тем, лежит или же не лежит в основе этого порядка завоевание. Внутренняя история Польши полна яркого драматизма.
Потому ли это, что деление польского общества на классы явилось результатом завоевания? Мы еще не имеем права утверждать, что возникновение польского государства связано с завоеванием. Это вовсе не доказано. Ключевский не верно и не ясно представлял себе взаимное отношение между экономикой и политикой. Кроме того, он сильно преувеличивал историческую роль завоеваний. В этом отношении он еще не вполне освободился от влияния взгляда, господствовавшего у нас в тридцатых и сороковых годах и заимствованного нашими писателями у французских историков времен реставрации.
Гизо , Ог. Тьерри, Минье и др. Они не умели понять его, как следствие внутреннего развития «гражданского быта» Западной Европы, и потому целиком относили его на счет завоевания, т. Это было противоречием, в которое они попали вследствие тогдашнего недостатка в фактическом материале. Но теперь с этим противоречием давно пора кончить. Взгляд С. Соловьева на роль завоевания и на значение географической среды в русской истории.
Уже С. Этот взгляд, по нашему мнению, односторонен; проводя параллель между западно-европейскими государствами и нашим русским, преимущественно обращают внимание на Францию, Англию, упуская из виду Германию и Скандинавские государства и ближайшие к нам государства славянские: здесь одно племя не было завоевано другим, и между тем история этих государств столько же различна от истории нашего, сколько различна от нее история Франции и Англии.
Это, в самом деле, как нельзя более ясно. Но теперь к приведенным мною соображениям С. Соловьева следует прибавить, что и в тех странах Запада, где завоевание несомненно имело место, оно далеко не так сильно и быстро повлияло на ход общественного развития, как это думали прежде.
Возьмем одно из тех государств, в которых, по выражению М. Погодина , «все произошло от завоеваний», — Францию, эту классическую страну феодализма. Каковы были социальные последствия испытанных ею завоеваний? Собственно говоря, не было завоевания Галлии германцами.
Визиготы и бургунды вошли во владение своими провинциями именем императора, а Галлия Нашествие не было ни насильственным, ни кровавым. За исключением северо-востока Галлии, где оно продолжалось несколько столетий, страна сохранила свой прежний вид. Визиготы были немногочисленны в бассейне Гаронны их насчитывалось всего Словом, германцы не могли изменить в большей части Галлии ни расы, ни языка» [16].
Нетрудно догадаться, что при таких условиях они неспособны были переделать экономический быт Галлии. Что касается собственников, то для них была мало чувствительна потеря части их земель, так как не все они подвергались обработке.
Да эта часть и не была велика, потому что имелось достаточно такой земли, которая принадлежала государству и из которой можно было наделить визиготских, бургундских и франкских воинов» [18]. Не отрицая, что нашествие варваров оказало некоторое влияние на дальнейшее развитие общественно-государственных отношений, Рамбо настаивает, однако, на том, что франкская Галлия начала заметно отличаться от Галлии римской лишь двести или триста лет после Хлодвига [19].
Это едва ли можно оспаривать в настоящее время. Но в таком случае экономический «момент» имел вполне достаточно времени для того, чтобы вступить в свои права и определить собою весь характер всех возможных последствий германского нашествия. Вот почему надо признать основательными взгляды тех историков, которые отказываются теперь смотреть на это нашествие как на причину возникновения западного феодализма [20]. Все это приводит нас к следующему окончательному выводу: справедливо то мнение проф.
Ключевского, что в России ход развития общественных классов во многом отличается от западно-европейского. В действительности политический «момент» никогда и нигде не идет впереди экономического; он всегда обусловливается этим последним, что нисколько не мешает ему, впрочем, оказывать на него обратное влияние. Соловьев, совершенно справедливо полагавший, что завоевание совсем не имело того значения в истории развития западно-европейского общества, какое приписывается ему по устарелой привычке, с своей стороны давал историкам следующее методическое указание:.
Во-первых, как справедливо напоминал исследователям сам же С. Соловьев, и на Западе Европы завоевание имело место далеко не во всех странах, что не мешает, однако, всем западно-европейским странам обнаруживать в своем общественном развитии такие черты, которых мы напрасно искали бы в общественном развитии России.
Во-вторых, даже и в тех западных странах, где завоевание, несомненно, имело место, как, например, во Франции, его влияние оказывается несравненно менее значительным, чем это думали прежде. Пусть читатель вспомнит, что говорит об этом А. В-третьих, еще М. Погодин , основавший на отсутствии у нас завоевания все свое противопоставление России Западу, вынужден был в своей полемике с П.
Если принять рассказ летописи о добровольном призвании варягов некоторыми славянскими и финскими племенами, то все-таки нельзя же отрицать, что многие другие племена были «примучены» этими пришельцами к покорности и что вообще пришельцы эти, нарубив в своем новом отечестве укрепленных стоянок, повели себя там, по выражению В. Ключевского, завоевателями.
В-четвертых, всякий охотно признает правильность того мнения, что историк должен во избежание односторонности «обращать одинаковое внимание» на все причины, вызвавшие своеобразный склад наших общественно-государственных отношений. Но это правило слишком неопределенно. Да и едва ли оно осуществимо в своем буквальном смысле. Часто очень трудно, а иногда и совсем невозможно убедиться в том, что мы нашли все причины, содействовавшие возникновению данного явления.
Но, с точки зрения метода, главное вовсе не в том, чтобы перечислить эти причины все до одной, а в том, чтобы определить те пути, по которым направлялось действие самых важных межу ними. Вот пример. Уже некоторые древние писатели принимали в соображение влияние географической среды на общественного человека. Но они ошибались, когда им нужно было определить, каким путем географическая среда способствует возникновению того или другого социально-политического строя.
Они считали, что «климат», физиологически действуя на индивидуумов, составлявших данное общество, вызывает у них те или другие психические предрасположения, которыми, в свою очередь, определяется общественное устройство: так, климат Греции будто бы физиологически предрасполагал людей к свободным учреждениям, а климат Азии — к покорности перед монархами.
Это античное учение о том, что климат определяет собою политический строй, непосредственно воздействуя на отдельных членов общества, перешло к писателям нового времени, — напр. Теперь его следует признать совершенно устарелым, так как теперь уже ясно, что «климат», т.
Таким образом, влияние географической среды на этих последних, считавшееся когда-то непосредственным, на самом деле оказывается лишь косвенным. И только когда это было понято людьми науки, явилась возможность научного определения роли географического «момента» в ходе развития общественных отношений. Чтобы понять значение географической среды, необходимо было выяснить тот путь, по которому направляется ее действие на человеческие общества.
И так со всеми другими «моментами» исторического развития: действие их продолжает быть непонятным, — точнее сказать: понимается ошибочно, — пока не удается правильно определить путь этого действия. Вопреки своему заботливому стремлению избежать односторонности, С. Соловьев иногда сам становился односторонним именно потому, что путь действия различных «факторов» исторического развития был для него неясен.
Но стремление к поэзии у скандинавских народов или у англичан не менее сильно, чем у итальянцев или у испанцев, а стремление к искусству у эскимосов ничуть не слабее, нежели у краснокожих Бразилии. Взаимные отношения полов определяются ходом развития семейных отношений, который зависит от экономики страны, а не от ее географии.
Мы знаем, правда, что экономика сама находится в причинной зависимости от географической среды, — так как эта последняя влияет на быстроту роста производительных сил. Но тут мы имеем перед собой случай посредственного влияния «природы», между тем как С.
Соловьев говорит об ее непосредственном влиянии. Наконец, что касается общественных увеселений, то всякий народ любит их, пока ему живется хоть сколько-нибудь сносно и пока он не утрачивает привычки к ним вследствие развития крайнего индивидуализма, которое вызывается не природой, а опять-таки общественными отношениями. Соловьев приложил свои общие соображения о зависимости народного характера от природы страны «к историческому различию в характере южного и северного народонаселения Руси».
После сказанного, надеюсь, ясно, что относящиеся к этому предмету выводы нашего историка не могли быть основательными. Я говорю об его знаменитом противопоставлении русского дерева западно-европейскому камню. Наш автор говорит, что путешественник, переезжающий из Западной Европы в Восточную и находящийся под свежим впечатлением внешнего различия, первую назовет каменной, а вторую — деревянной.
По мнению С. Соловьева, такая характеристика будет вполне верной по отношению к внешнему виду этих двух частей Европы. Слово «камень» употребляется здесь, — заметьте это, — в двух смыслах. Оно означает, во-первых, собственно камень, как строительный материал, во-вторых, — горы, всегда более или менее разнообразящие поверхность страны.
Горы разбили Западную Европу на многие народности и государства, а строительный материал, ими доставляемый, сообщил прочность и определенность внутренним отношениям этих государств.
На востоке Европы отсутствие «камня» вызвало прямо противоположные результаты. Соловьев, — все ровно, нет разнообразия народностей, и потому одно небывалое по своей величине государство.
Здесь мужам негде вить себе каменных гнезд, не живут они особо и самостоятельно, живут дружинами около князя и вечно движутся по широкому беспредельному пространству; у городов нет прочных к ним отношений. При отсутствии разнообразия, резкого разграничения местностей, нет таких особенностей, которые бы действовали сильно на образование характера местного народонаселения и делали для него тяжким оставление родины — переселение.
Нет прочных жилищ, с которыми бы тяжело было расставаться Беда, впрочем, невелика Отсюда привычка к расходке в народонаселении и отсюда стремление правительства ловить, усаживать и прикреплять» [25]. В качестве строительного материала «камень» дал высшим классам Запада материальную возможность значительно обособиться от низших и тем самым обострил классовую борьбу.
А в качестве гор «камень» оказал непосредственное влияние на характер западных народов, сообщив им стремление к усидчивости и определенности.
Где нет усидчивости и определенности, там взаимные отношения классов остаются неопределенными и неустойчивыми, вследствие чего их взаимная борьба не может достигнуть значительной степени напряженности. Такова мысль С. Но она не выдерживает критики. В качестве строительного материала камень отнюдь не всегда играл на Западе ту исключительную роль, которую приписывал ему С.
Соловьев, Западная Европа тоже была некогда «деревянной». Не далее, как в X в. Правда, уже в IX в. А ведь Франция, в самом деле, была классической страной феодализма. Когда же возникли феодальные отношения во Франции? Не пускаясь в неуместные здесь подробности, я скажу, что в X в. Ясно, стало быть, что не «камень» обеспечил французским «мужам» их торжество над «мужиками».
Эти «мужи» начали строить себе «каменные гнезда» лишь после того, как им удалось наложить на «мужиков» свое иго. А города? В России они, по совершенно справедливому замечанию С. Соловьева, состояли из деревянных изб.
Но из каких же построек состояли города средневекового Запада? Очень нередко тоже из деревянных. И притом — какие города! Одно из дошедших до нас постановлений насчет заработной платы средневековых ремесленников показывает, что не позже, как в начале XIII века, Лондон был почти исключительно деревянным городом.
И само собою разумеется, что на Западе деревянные постройки были так же мало огнеупорны, как в России: они и там, как у нас, часто превращались в «кучки пепла». Только-что упомянутое постановление насчет заработной платы относилось, собственно, к плотникам и было вызвано тем, что, по мнению остальных граждан, они сделались слишком требовательными после пожара, истребившего в г.
Французские и германские города тоже состояли по большей части из деревянных домов. В Гамельне, в Ньюпорте, в Амиене и даже во Фландрии находим соломенные крыши; в Геттингене магистрат выдавал тому, кто заменял солому кирпичами, четвертую часть расходов» [28].
Итальянские города, повидимому, всегда были гораздо более богаты каменными домами. Это не все. Города Литовской Руси тоже были деревянными [29] , а их историческая.
Наконец, Соловьев позабыл, что «громадные вековечные здания» воздвигаются не только из камня. В Бельгии и в Голландии их строили из кирпича. Но само собою понятно, что их начали строить там только тогда, когда общественное развитие вызвало потребность в них и дало экономическую возможность ее удовлетворения. Говоря вообще, западно-европейские города превращались из деревянных в каменные или кирпичные лишь по мере того, как росли находившиеся в распоряжении их жителей производительные силы и увеличивалось их экономическое благосостояние.
Поэтому вполне позволительно думать, что если бы русские города богатели так же быстро, как западно-европейские, то и в них дерево постепенно уступило бы место камню.
Самые богатые города до-монгольской Руси, Киев и Новгород, были богаче других каменными постройками. В Киеве считалось более 12 каменных церквей [30]. Впоследствии Москва училась каменному делу именно у Новгорода, пока не догадалась обратиться к западно-европейским мастерам. Не в отсутствии камня заключалась причина, остановившая развитие Новгорода, а равно и Киева. Соловьев не так сильно ошибся в своем взгляде на «камень», понимаемый в смысле гор.
Однако, и тут он все-таки неправ. То правда, что горы разграничивают одно от другого первобытные племена и тем препятствуют слиянию их в одну народность. Но и это положение должно быть принимаемо с весьма существенными оговорками.
Что из них удалось воплотить, а что нет и почему? Выскажите свое мнение о деятельности и государственных проектах князя В. Почему многие его проекты так и не воплотились в жизнь? Актуализация знаний «Петр Великий явился не как нечто случайное, но как порождение… Руси, чувствовавшей жгучую потребность нового, потребность преобразования…» С.
Соловьев «История России с древнейших времен» 7. Актуализация знаний Монарха, которого в Европе считали одним из самых могущественных и богатых на свете, часто видели в стоптанных башмаках и чулках, заштопанных собственной женой или дочерьми… выезжал или выходил в незатейливом кафтане из толстого сукна, который не любил менять часто; ездил обыкновенно на одноколке или на плохой паре и в таком кабриолете, в каком, по замечанию иноземца-очевидца, не всякий московский купец решился бы выехать.
Ключевский 8. Домашнее задание: Параграф 3 Вопросы и задания на стр. План: 1. Детство Петра. Царевна Софья. Начало царствования Петра. Азовские походы. Великое посольство — гг. Проблемный вопрос! Прочитайте п. Местничество — порядок назначения на высшие должности, при котором учитывались прежде всего прежние заслуги предков и родовитость.
Детство Петра Пётр I в детстве. Изображение из «Титулярника». Вторая половина XVII в. Никита Зотов обучает Петра I грамоте. Конец XVII в. Следим по тексту на стр. Задание Какие события отразились на личности, взглядах, убеждениях Петра? Остро встал вопрос о престолонаследии.
Иван Алексеевич Царевна Софья Формально им должен был стать старший 16летний Иван, но выбор бояр пал на Петра. Соловьев Царевна Софья Сын царя Алексея Михайловича. Болезненный и неспособный к государственным делам, он был провозглашён царём в г. До г. После г. Иван V — Царевна Софья Петр Алексеевич Бояре решили, что царем должен стать десятилетний Петр, принесли ему присягу, «подойти к руке» нового царя была вынуждена и царевна Софья.
Царевна Софья Это послужило поводом к стрелецкому восстанию г. Иван провозглашен первым царем, Петр — вторым. Софья провозглашена регентшей. Царевна Софья Царевна Софья сразу интуитивно почувствовала угрозу со стороны брата и с помощью князя Хованского подняла стрельцов на бунт, получивший в народе зловещее название «хованщина».
Царевна Софья «Вы дождетесь от Нарышкиных такого зла, какого еще и не видывали; Петр посажен на царство не по закону, и идти против него- святое дело! Царевна Софья Что требовали стрельцы у царя? Кто пострадал в результате восстания стрельцов? Царевна Софья Царями были провозглашены оба братаИван и Петр. До их совершеннолетия Несколько дней спустя по требованию стрельцов Софья Алексеевна стала правительницей при несовершеннолетних братьях.
Царевна Софья Двойной трон царей Петра и Иванан Павленко Н. Царевна Софья Сложилось двоевластие, отразившееся даже в царском той порыон был Строне победой Софьи в разделен на две части для г.
Чем его занятия отличались от обычных занятий царских детей? Село Преображенское Игры потешных войск Петра I возле села Преображенское Царевна Софья К каким ремеслам с ранних лет проявлял привязанность царь Петр? Царевна Софья О каком увлечении царя Петра говорит автор картины?
