Смысл рассказа муму
Полудикий дворник Герасим, помещенный в цивилизацию, изменится ли качественно? Оказывается, что нет. У них нет собственной воли. S Высший разум 8 лет назад Иван Сергеевич Тургенев свое произведение «Муму» написал под впечатлением событий, которые его волновали в тот период.
Действительно ли он безвольное существо, не имеющее ни желаний, ни целей, бездумно плывущее по жизни? Этакий даже не раб, а прямо-таки биоробот? Если внимательно читать текст рассказа, то увидим, что нет. Тургенев подчеркивает, что как раз свои желания у него были.
И главное, полюбив Татьяну, «собирался уже отправиться к ней т. В конце концов, будь он безвольным биороботом, он бы попросту подчинился приказу Гаврилы и отдал бы ему Муму, из рук в руки. От него же именно этого хотели! Но нет, он проявил инициативу, вывернул ситуацию по-своему. Но если он не биоробот, если его покорность не беспредельна, тогда что же помешало ему спасти Муму, взять с собой в деревню? В итоге мы возвращаемся к исходному детскому вопросу.
Как же все-таки отвечать?
Напомню, что, пытаясь ответить, мы делаем предположения, которые не вытекают непосредственно из текста но и не должны ему противоречить. Например, можно предположить, что ситуация с Татьяной, которую насильно выдали замуж за Капитона, что-то изменила в Герасиме, он как-то по-иному начал воспринимать и себя, и окружающих, и свое место в мире. В его душе происходила какая-то работа, он что-то переосмысливал, но внешне все оставалось как раньше, никто ничего не замечал.
Уже то, что он вытащил тонущего щенка из воды и взял с собой, говорит о многом. Он проявил жалость, он ощутил ответственность за беззащитное существо. Биороботы так себя не ведут.
Я имею в виду, что в душе Герасима начало вырастать человеческое достоинство, он начал воспринимать себя как отдельную личность, а не как приложение к метле и лопате. И к моменту, когда случились все эти истерики барыни, он уже вовсе не был таким безвольным, как раньше. Именно поэтому он отказался отдавать Муму в чужие руки, а взялся исполнить хозяйское повеление сам. И все-таки повеление он исполнил.
Из страха наказания? Вряд ли. Тема наказаний вообще в «Муму» не звучит, страх Герасима по отношению к барыне «Герасим порядком ее побаивался» явно вызван чем-то другим. Учитывая, что и видел-то он ее крайне редко судя по тексту, та почти не выходила из своих покоев , можно предположить, что дело не в ее личностных особенностях, а в том, какое место она занимала в его картине мира. А реконструировать эту картину мира непросто, в тексте слишком мало зацепок, слишком многое приходится домысливать.
Например, можно предположить, что Герасим воспринимал барыню как нечто, принадлежащее к тем слоям бытия, которые ему неведомы. Что он в жизни знал? Деревню, работу на земле, городской дом барыни, лопату и метлу, дворовых людей. Вот и все. А барыня — это нечто иноприродное, можно даже сказать, сверхъестественное.
Нечто непонятное, от которого тем не менее ты полностью зависишь. То есть получается, что в душе Герасима она занимала место Бога. Или, лучше сказать, бога с маленькой буквы, бога языческой религии. Обратим внимание, насчет религиозной жизни и Герасима, и всех остальных героев в рассказе нет ни слова. Понятно, что жили они как все, то есть бытовая обрядность более или менее соблюдалась, по большим праздникам в церковь ходили, но все это вынесено за скобки.
И если такое предположение верно, то для Герасима повеление убить Муму вновь напомню, он был уверен, что это непосредственный приказ барыни, про козни Гаврилы он не знал — это повеление свыше. Повеление, так сказать, бога. Повеление, ослушаться которого невозможно именно потому, что исходит оно свыше.
Не из страха в обыденном понимании этого слова. Вот эта духовная трагедия и случилась с Герасимом. Между прочим, встретилось мне и такое мнение, что утопление Муму — это аллюзия на эпизод из Ветхого Завета, когда Бог повелел Аврааму принести в жертву его сына Исаака, лишь в последний момент остановив руку с ножом Быт 22 :1— Только там действовал настоящий Бог, с большой буквы, Бог, который хочет «милости, а не жертвы», а здесь — бог с буквы маленькой, бог выдуманный, и потому жертва здесь действительно приносится, жертва той фантазии, что заняла в душе Герасима место Бога.
Это тоже предположение, мы не знаем, закладывал ли Тургенев в свой рассказ такую аллюзию. Но факт, что случившееся с Герасимом — это духовная катастрофа.
Убив единственно дорогое ему существо, убив того, кто беззаветно его любил и кого он сам любил беззаветно, Герасим остался совершенно пуст внутренне. Что, убив Муму, то есть лучшую часть своей души, Герасим обрел внутреннюю свободу. Именно потому он и смог уйти в деревню: больше его тут, в городе, ничего не держало.
Пока у него была Муму то есть пока в душе его жили любовь и доверие , он был рабом, но, убив в себе любовь, он убил и свое рабство. Барыня для него перестала быть чем-то сакральным, а посюсторонние страхи над ним не властны. Он ушел в деревню напомню, деревню, принадлежащую той же самой барыне , то есть формально остался под ее властью, но в деревню-то ушел лишь потому, что никакого другого места на свете не знал.
Что тут можно заметить? Само по себе это мнение допустимо, оно не противоречит тексту рассказа, хотя и не вытекает из него непосредственно. Но такое понимание свободы мне не близко, оно сильно расходится с христианским. Что это за свобода, за которую надо заплатить, назовем вещи своими именами, духовным самоубийством? Зачем человеку такая свобода, если он выгорел изнутри, если ею уже не для чего пользоваться?
Причем, по этой логике, если рана в душе Герасима когда-нибудь зарастет, если он вновь кого-то полюбит что вряд ли, Тургенев в финале дает это понять , то вновь потеряет свободу. Потому что когда любишь, то живешь уже не для себя одного, уже ограничиваешь свои желания, уже ощущаешь ответственность за другого.
Но что неоспоримо: утопив Муму, Герасим действительно избавился от внутренней зависимости, в городском доме барыни его действительно уже ничего не держало. Просто стоит ли отождествлять избавление от такой зависимости с обретением подлинной свободы? Подлинная свобода — это же не «свобода от», а «свобода для» или даже «свобода во имя». А тут — только «от». А что, если взглянуть на трагедию Герасима с высоты птичьего полета?
То есть понять, что же это за мир такой, в котором живут и он сам, и прачка Татьяна, и дворецкий Гаврила, и барыня. Казалось бы, зачем? Перед нами реалистический рассказ, действие происходит в Российской империи в первой половине XIX века, какие тут еще могут быть вопросы? Но тургеневский текст, как и любая подлинная литература, допускает более сложные интерпретации.
Вот и на «Муму» можно взглянуть как на религиозно-философскую притчу. В самом начале рассказа судьба Герасима описывается через интересный образ: «Переселенный в город, он не понимал, что с ним такое деется,— скучал и недоумевал, как недоумевает молодой, здоровый бык, которого только что взяли с нивы, где сочная трава росла ему по брюхо, взяли, поставили на вагон железной дороги — и вот, обдавая его тучное тело то дымом с искрами, то волнистым паром, мчат его теперь, мчат со стуком и визгом, а куда мчат — Бог весть!
Вот так: не несчастный человек-калека из деревни, а здоровое животное из пышущего жизнью мира природы. Более того, на протяжении рассказа Герасим будет сравниваться то с гусем, то просто со зверем, то, в финале, со львом.
А мы, читатели, будем наблюдать, что происходит с этим «зверем», когда его, словно подопытного, перемесят в человеческий, то есть окультуренный мир. Поразительно, но это все напоминает историю, которую мы читаем Историю о начале человеческой истории, в которой, однако, отсутствует главный ее участник — Бог.
Вспомним библейский рассказ: сотворенный Богом человек оказывается в райском саду. Но что отличает его от остальных обитателей этого сада, в чем он реализуется, воплощается собственно как человек? Он обладает свободой, он этот сад возделывает, он дает имена животным и не случайные имена, а, благодаря особому дару от Бога, именно те, которые в полноте выражают их сущность , он пребывает в радости и возрастает в любви через непосредственное общение со своим Создателем.
А что в рассказе Тургенева? Из природы берется то ли человек, то ли зверь — «то ли», потому что ему еще предстоит приобщиться к прогрессивному миру, в котором, по мнению многих современников Тургенева, только и можно сделаться уже человеком по-настоящему, и притом без привлечения «отжившей свое гипотезе» о Боге.
И вот это полудикое существо помещается в дом барыни, который пусть и не мир, а только мирок — но все же мирок культуры : там упорядоченный быт, упорядоченные отношения, общепринятые представления о должном и недолжном. Сама барыня выступает здесь в роли божества, делает Герасима дворником, то есть тоже в каком-то смысле поручает возделывать сад, окультуренное пространство. В этом саду Герасим впервые произносит что-то похожее на человеческое слово, и это — внимание!
Но вот только сад в описанном Тургеневым мире совсем не похож на райский. Нет в нем блаженства, и даже местное божество — барыня пребывает как будто в кошмарном сне: «День ее, нерадостный и ненастный, давно прошел; но и вечер ее был чернее ночи». В Библии первые люди и их потомки обладают свободой воли, которой распоряжаются правильно или неправильно. А в тургеневском рассказе свободы нет ни у кого. Все подчиняются обстоятельствам, привычному ходу вещей не задумываясь, откуда он взялся, принимая его как должное.
Несвободны не только дворовые люди, но и барыня. Все ее поступки предсказуемы, все они диктуются ее вздорным характером и состоянием здоровья. Единственное проявление свободной воли на весь рассказ — это уход Герасима в деревню. То есть перед нами некая мрачная карикатура на библейский рассказ. На самом деле не карикатура даже, а мысленный эксперимент, попытка ответить на вопрос: можно ли стать подлинным человеком в мире без Бога?
Полудикий дворник Герасим, помещенный в цивилизацию, изменится ли качественно? Оказывается, что нет. В душе Герасима есть способность любить что проявляется и в увлечении Татьяной, и тем более в заботе о Муму , но в обезбоженном мире его любовь обречена.
Вообще, все живое тут, в затхлом мире рассказа, обречено. В том числе и собачка Муму. Это мертвый мир, мир без Бога — то есть, называя вещи своими именами, ад. Своеобразный, конечно, ад — без раскаяния, без особых страданий, потому что болеть может только живое. А тут не люди, а тени. Пожалуй, это ближе не к аду в христианском понимании, а к шеолу — загробному миру, каким его представляли древние евреи. Или, может, к аиду в древнегреческой мифологии. Все в этом шеоле ненастоящее, искаженное, вывернутое наизнанку.
В том числе и свобода. Там, где невозможна любовь, свобода — это лишь отсутствие привязанностей. Отсутствие ниточек, дергая за которые, можно управлять человеком. Но такой «свободный» человек, ни от кого не зависящий, несчастен. Как несчастен Герасим, вырвавшийся на волю из дома барыни. Да, он свободен. И никого уже не способен полюбить. Для чего ему эта свобода? Быковская мысль о том, что для обретения свободы необходимо убить лучшую часть своей души, абсолютно верна — но лишь здесь, в вымороченном мире «Муму».
Так почему же, если следовать такому взгляду, Герасим топит собачку? Мы наблюдаем нечто похожее на то, что происходит в другом великом произведении — «Братьях Карамазовых» Достоевского. Вспомним знаменитые слова Ивана Карамазова о слезинке ребенка и возврате Богу билета в грядущий рай:.
Я хочу оставаться лучше со страданиями неотомщенными. Лучше уж я останусь при неотомщенном страдании моем и неутоленном негодовании моем, хотя бы я был и неправ. Да и слишком дорого оценили гармонию, не по карману нашему вовсе столько платить за вход. А потому свой билет на вход спешу возвратить обратно. И если только я честный человек, то обязан возвратить его как можно заранее.
Это и делаю. Не Бога я не принимаю, Алеша, я только билет ему почтительнейше возвращаю». Так и Герасим — сам, своими руками возвращает билет в предложенный ему цивилизацией «рай», испробовав эту «райскую жизнь» на вкус.
Он топит Муму, единственное существо, действительно крепко связывающее его с этим «прекрасным новым миром». И, по словам Тургенева, ступая сильно и бодро «как лев», отправляется в свой прежний, природный, животный мир — менее звериный, чем человеческий. Разумеется, мы не можем утверждать, будто Тургенев сознательно все это закладывал в рассказ.
Но помимо «что хотел сказать автор», есть еще и то, что может увидеть в тексте читатель. Я увидел вот это: безрадостный мир обезбоженной человеческой культуры, которая неспособна сделать человека лучше. Мир, в котором вязнет и тонет все настоящее, живое. И этот мир — он же не где-то вовне, он у каждого из нас как зародыш сидит внутри. Может вырасти, все заполнить собой, взять в плен душу.
Если, конечно, мы не будем сопротивляться. Мы рассмотрели самые известные и интересные версии ответа на главный вопрос о «Муму». А теперь давайте посмотрим, что же сейчас, спустя лет после написания, можно увидеть в этом рассказе.
В чем его главный посыл? Не столько авторский, сколько тот, какой мы, современные люди, можем считать.
В самом деле, нас не надо убеждать, что крепостное право это плохо, для нас это давняя история. И что собачек топить не надо, нам тоже вроде бы понятно.
А есть ли что-то еще, что-то важное во все времена? Я считаю, есть. И это — понимание того, что делает человека рабом. Ведь рабство — не только социальный институт, казалось бы, канувший в лету хотя до сих пор по всему миру воспроизводящийся в сфере криминала. Это еще и некий формат самовосприятия, который бывает присущ людям, совершенно свободным с точки зрения закона.
Именно это имеют в виду, когда наклеивают ярлыки «рабское сознание», «рабский менталитет», «рабство в генах» и тому подобные. То есть ярлыки это, потому что применяются безадресно, по отношению к большим группам людей, а то и к целым народам.
Но такое самоощущение у людей действительно бывает. И если под этим углом посмотреть на рассказ Тургенева, то увидим, что большинству его героев-крепостных оно свойственно. То есть люди не воспринимают себя как личностей, имеющих собственные интересы, цели. Они воспринимают себя как винтики некого механизма, как функцию.
Причем речь не только о социальном аспекте, а вообще обо всем. У них нет собственной воли. Вот прачка Татьяна: велят ей идти замуж за пьяницу Капитона — и она покорно, не раздумывая, идет. Равно как и пьяница Капитон: сказали жениться, ну отчего бы и не пожениться? Сказали Татьяне изобразить пьяную, чтобы Герасим от нее отстал, она и изобразила, без малейшей рефлексии.
Да и тот же Герасим: дал ему понять дворецкий Гаврила, что собачку велено убить, он идет и исполняет, даже не пытаясь спорить, уточнять, действительно ли это приказ барыни. Говоря философским языком, тут отсутствие субъектности. Поясню: субъект — это тот, кто действует, объект — то, по отношению к чему совершаются действия. Вот тургеневские герои и есть такие объекты.
И не только потому, что они крепостные. Интересно сравнить их с героем повести Солженицына «Один день Ивана Денисовича». Контраст разительный. Иван Денисович — заключенный в лагере, ему живется гораздо хуже, чем дворовым людям тургеневской барыни. Он недоедает, он мерзнет, он работает на тяжелых работах, ежедневно его жизнь и здоровье под угрозой. Он терпит издевательства лагерного режима, издевательства охранников.
И он не героический борец, он не думает, что лучше умереть стоя, чем жить на коленях. Но он не считает происходящее с ним и с товарищами по несчастью чем-то нормальным, само собою разумеющимся.
Он лишен всякой внешней свободы, но свободен внутренне. У него есть убеждения, есть нравственные принципы. С точки зрения стороннего наблюдателя, он в гораздо большей степени раб, чем тот же Герасим. Но сознание у него совсем не рабское. Он от своей субъектности вовсе не отказался.
Он вынужден подчиняться обстоятельствам, потому что имеет цель — вернуться к жене и к детям. Но и в этих обстоятельствах он находит возможность оставаться человеком, не превращается в раба настоящего, раба по своей сути. То есть дело не в объеме внешней свободы, а в отношении к своей несвободе.
Можно быть свободным человеком, находясь в лагере смерти, и можно быть рабом, находясь на свободе и даже занимая начальственное кресло. Тут, конечно, сразу возникает вопрос: а что такое свобода? Ее традиционное понимание в нашей стране еще и обусловленное господствовавшей идеологией — это отсутствие принуждения, возможность не зависеть ни от чего и ни от кого. Но такая свобода принципиально недостижима, потому что человек всегда от чего-то зависит.
Он может жить в самой демократической стране с кучей гарантированных законом прав и свобод, но все равно будет зависеть от начальства на работе, от своего окружения, от своей семьи, от своей информационной среды.
В конце концов, от своего здоровья, физического, душевного и духовного. То есть его желания, его мысли, его отношение к тем или иным вещам во многом обусловлены не его внутренней сутью, не личным выбором, а внешними обстоятельствами. Иначе говоря, даже в самых благоприятных социальных условиях человек не вполне обладает субъектностью. А потому — не совсем свободен. Дело в том, что свобода — это как раз и есть инструмент субъектности. То, с помощью чего человек свою субъектность реализует.
Свобода не самоцель, а средство, способ жить в мире, но быть самим собой. А чтобы быть самим собой, вовсе не обязательно иметь возможность делать абсолютно все, чего захочется. Внешние ограничения неизбежные в земной жизни далеко не всегда препятствуют человеку мыслить, любить, верить, надеяться, оценивать все происходящее с собственных позиций, а не с навязанных ему извне. Именно поэтому Иван Денисович обладает внутренней свободой, а Герасим — нет.
Но тут возникает сложный и важный вопрос. Я уже говорил о том, что мир «Муму» — это модель обезбоженного мира, лишенного метафизического измерения.
И в таком мире рабство неизбежно и даже естественно. Рабство не только в социальном, но и в философском смысле. Там, где невозможна субъектность, все обречены быть рабами, от Герасима до барыни. Но мы живем не внутри этой модели, а в реальном мире, где как верим мы, христиане есть Бог. И вот в этом реальном мире мы, христиане, называем себя рабами Божиими. Как же так? Как это совмещается со всем тем, что я написал выше? Дело вот в чем.
В христианстве понятие «раб Божий» идет не в одном ряду с обыденным пониманием рабства, а противопоставляется ему. В чем разница? В обыденном понимании раб — это тот, кого используют, эксплуатируют, извлекают из его труда личную выгоду. В первую очередь экономическую, во вторую — удовлетворение различных амбиций. Кто использует? Единоличный хозяин, или корпорация, или государство. Но в любом случае раб — это лишь средство, инструмент. Применимо ли это к понятию «раб Божий»? Жил он в каморке.
Ни с кем особо не сходился. Нрава был угрюмого и невозмутимого. Угрюмость его была связана с тем, что он был глухонемым: не слышал и не говорил, только мычал.
Работу свою Герасим делал хорошо: двор у него всегда был вычищен и выметен; мётлы и лопаты всегда прибраны. Хозяйская рука дворника чувствовалась во всём.
Был Герасим очень сильным, никакой работы не боялся. В каморке, где он жил, всё было под стать ему: крепкая лежанка, крепкий стол. Дворовые люди побаивались Герасима, но за спиной подшучивали над ним. Особенно их смешило трепетное отношение дворника к Татьяне, девушке симпатичной и скромной. Герасим начал ухаживать за прачкой: дарил подарки, оберегал от насмешек. Он даже хотел посвататься к ней, но своенравное решение барыни женить пьяницу Капитона на Татьяне, погубило его добрые намерения.
Дворецкий Гаврила, получив от барыни приказ поженить Татьяну и Капитона, пошёл на хитрость. Он подговорил Татьяну пройтись перед Герасимом шатающейся походкой. Он надеялся, что дворник, увидев «пьяную» Татьяну, откажется от неё. Так оно и вышло.
Увидев девушку в неподобающем виде, Герасим взял её за руку и сам отвёл к Капитону. На этом история его любви к женщине закончилась.
Но появилась ещё одна, к собаке. Он спас тонущего щенка, принёс его домой. Всю любовь он отдавал этой смешной собачонке, которую все дворовые стали называть Муму. Они тоже привязались к собаке и привыкли к ней. Но недолгая радость дворника закончилась. Капризная барыня приказала убрать собаку со двора несколько раз она своим лаем потревожила «нежную» старуху. Собаку увезли, но она ночью прибежала к хозяину…. Самый трогательный эпизод в рассказе, для меня тот, когда Герасим прятал Муму от чужих глаз, когда он закрывал ей пасть рукой, чтобы она не залаяла, чтобы лай не услышала хозяйка.
Но она услышала и потребовала уничтожить собаку. Утром Герасим с окаменелым лицом ушёл со двора. Он посадил собачку в лодку, туда же бросил два кирпича. На середине реки он подвязал к шее собаки кирпичи и разжал руки. Муму пошла ко дну. А Герасим ушёл из города в деревню.
